— Готовы? — спрашивает Максим Александрович.
Киваю, внезапно ощутив усталость и собственную уязвимость. В моей жизни происходят такие серьезные изменения, что я только успеваю провожать их взглядом. Будто пассажирский поезд проносится мимо на полном ходу, а я не успеваю запрыгнуть или сделать что-то важное.
— Не плачьте, Таня, — внезапно говорит следователь, и я смаргиваю слезы. Они сами, я не собиралась плакать.
Спускаемся к машине в сопровождении сотрудников полиции. Корсиков перебрасывается фразами с коллегами, и после мы уезжаем.
— А где ваша дача находится? — интересуюсь, чтобы чем-то занять мозг, который мечется в панике.
— Пару километров от города. Там тихо и спокойно. Сейчас вишни цветут, красиво. Вам понравится, — он улыбается. И улыбка странным образом меняет его лицо. Будто другой человек передо мной.
— Как лоб? — спрашиваю, так как отчасти он получил по лицу из-за меня.
— Пройдет, — спокойно отвечает он.
— Это Влад заехал? — зачем-то переспрашиваю очевидное. Не отпускает меня вся эта ситуация с ним.
— Ага, — кивает следователь. — Выпрыгнул из-за угла, как черт из табакерки и пихнул ногой. Вот я с лестницей и поздоровался.
— Мне очень жаль, — отвечаю, испытывая сильнейшее чувство вины. Иррациональное, по сути. Но все же…
— Таня, вы уж точно в этом не виноваты. Прекращайте накручивать себя. Да и со мной ничего страшного не произошло. Подумаешь, синяк. Вы лучше о себе думайте. И начинайте есть — вас скоро ветром сдувать начнет.
— Так заметно, что я похудела? — становится неловко.
— Да. За неделю вы будто растаяли. Так и до обмороков недалеко.
— Я просто… не передать словами, какого это. Будто катком по мне проехались.
— Да, — кивает Корсиков. И это его серьезное «да», говорит мне больше, чем все остальные увещевания. Он и правда мне сочувствует и даже переживает.
Дача оказывается именно такой, как я себе представляла. Небольшой одноэтажный домик, со ставнями и металлической дверью.
Максим Александрович распахивает окна, и в дом врывается свежий воздух и весеннее тепло.
— Обстраивайтесь. Надеюсь, что это на один-два дня, не больше. Удобства во дворе. В доме — вода и свет. Телевизор рабочий. Через три часа вернусь — привезу вам продуктов.
Он проверяет рубильник, открывает вентиль на воду, а я только хожу следом и запоминаю.
— И еще, Таня. Если вам кто-то будет звонить, искать встречи — вы тут же информируете меня. И не скучайте, скоро приеду.
— Спасибо.
Провожаю Корсикова до машины и закрываю калитку. Когда авто следователя скрывается из виду, сажусь на старую лавочку с облезлой краской. Как здесь тихо. Непривычно, после суеты большого города. Только воробьи, да первые весенние птицы что-то делят между собой, громко чирикая.
Впервые за последние дни я чувствую некоторое подобие покоя. Можно ни о чем не думать, не беспокоиться. Просто слушать природу. Пускай и ненадолго, но отдохнуть от убийственных событий этой недели.
Глава 26
— Татьяна. Таня!
Открываю глаза. Я что? Проспала все это время?
Корсиков смотрит на меня с полуулыбкой.
— Давайте обедать.
Встаю со старенького дивана, чувствуя себя крайне неловко. Я спала, а следователь наблюдал со стороны. Может, я сопела громко? Или выглядела смешно… Удивительно, как меня разморило. Собиралась посмотреть новостную передачу и не заметила, как уснула.
— Давайте, я приготовлю что-нибудь, — предлагаю свои услуги, раз уж он и так все купил, привез.
— Я купил пельменей. Надеюсь, вы едите такое? — хмыкает он и гремит кастрюлями.
— Ем, — улыбаюсь, наблюдая за суетливыми движениями Корсикова. Он вообще двигается резко, порывисто. Не делает пауз между делами. Хватается за одно, за другое. Ураган, а не мужчина.
— Там тарелки, а в ящике — вилки. Накрывайте, Татьяна.
Он командует, а я — исполняю. Впрочем, ничего удивительного. Дача — его, да и работа обязывает. Вот он и привык распоряжаться.
— Виделись с Анной Ивановной? — вспоминаю о свекрови.
— Да. Все в прядке, — сухо отчитывается он, не вдаваясь в подробности. Я позволяю себе лишь тяжелый вздох: наверняка она сыпала ядом.
— Не волнуйтесь, там справятся без вас. Я проинструктировал вашу свекровь. Больше она вас не побеспокоит, по крайней мере, в ближайшее время.
— Что вы ей сказали? — меня некстати пробивает на нервный смех. Воображение подсовывает кадры, где следователь зачитывает список правил свекрови. А она берет под козырек, соглашаясь со всем.
— Правду. Что вы помогаете следствию установить убийцу ее сына. И это очень важно. В ближайшие часы все решится. Анна Ивановна показалась мне разумной женщиной, хоть и убитой горем.
— Так и есть, — еще один вздох вырывается сам по себе. — Мне ее искренне жаль, но общаться с ней не хочется. Слишком все это тяжело.
— Вода закипела, — отвлекает меня Корсиков, и я спешу высыпать полуфабрикаты в кипяток.
Есть в компании малознакомого человека — странное занятие. Но по Максиму Александровичу и не скажешь, что его что-то смущает. Кушает с аппетитом, капая горчичкой на каждый пельмешек. От этой картины хочется улыбаться.
— Рад, что ваше настроение поправилось, Таня, — с серьезным видом говорит он.
— Простите, я вовсе не над вами смеюсь, — тут же прячу улыбку.
— Да я и не против, — хмыкает он, поддевая вилкой новый кусочек. — По вечерам разыгрывается такой аппетит, что мог бы и перед телекамерами есть спокойно. Абсолютно становится все равно.
— Понимаю. Мама всегда говорил — сначала мужчину надо накормить, а потом про дела расспрашивать.
— Сразу видно — ваша мама мудрая женщина, — поддерживает Корсиков шутливый тон. Когда он не ведет допросы — вполне нормальный мужик. И общаться с ним можно.
После еды я мою посуду в холодной воде — особых удобств в доме нет, но и на том спасибо. Корсиков работает с телефона: строчит смс, созванивается с кем-то и так почти до ночи.
— Вы отдыхаете хоть иногда? — спрашиваю у него в перерыве между звонками.
— Конечно. Да и так не всегда, не думайте. Кстати, задержали вашего Влада — пытался границу нелегально пересечь, — роняет между делом, а у меня из рук выскальзывает мокрая тарелка.
— На счастье! — усмехается следователь и помогает убрать осколки.
— Простите, я компенсирую, — сержусь на себя, что такая безрукая стала.
— Таня, прекращайте, — он улыбается. — Этим тарелкам сто лет в обед. Кто сейчас ест из такого совдепа? Родители свезли все это барахло на дачу, чтобы не выбрасывать. Можете еще парочку разгрохать — никто по ним плакать не будет.
Мою совесть он успокоил, но я продолжаю нервничать из-за Влада. Это же придется в суде выступать. Всю грязь эту по-новому раскапывать, на вопросы отвечать. Мой грустный вид не укрылся от зоркого глаза Корсикова.
— Татьяна, вам совершенно не идет этот вид — замученной страдалицы!
Когда он говорит такие вещи серьезным тоном, я не могу понять — как реагировать. То ли обидеться, то ли улыбнуться.
— Ваш опасный враг под наблюдением, вы — свободны. Чего грустить? — продолжает он рассуждать.
— Все не так просто, как хотелось бы, — отвечаю общими фразами.
— А может, это вы все слишком усложняете?
С такого ракурса на проблему я еще не смотрела.
— И что бы вы делали на моем месте? — спрашиваю, раз уж ему так хочется поговорить.
— Я? — он на минуту задумывается. — Занялся бы собой. Новая работа, новые знакомства. Возможно, даже переехал бы в другой город. Но вам этого не советую.
— Почему?
— Там меня не будет, — серьезно произносит он. И что он этим хотел сказать?? Делаю вид, что пропустила эту фраз мимо ушей.
— Хорошо, так и поступлю, как только закончится следствие и суд.
— Начинайте уже сейчас. Разбирательство может тянуться не один месяц. И хорошо, если не годы.
— Годы?? — я выпадаю в осадок от таких новостей.