— Извинись, — требовательно говорю я.
— За что?
Она не хочет извиняться. Если бы ко мне обратились таким строгим тоном, я бы уже бахнулся на колени и просил прощения. Но она другая. Её, видимо, не били в детстве и не внушали, что она портит всем жизнь. У неё есть достоинство. У всех детей есть врождённое чувство собственного достоинства, главное — сохранить его, как хрупкий цветок. Иначе вырастет такое угрёбище, как я.
— За «распоследнее хамло», — напоминаю я.
Она облизывает нижнюю губу:
— Да, ты прав, меня занесло. Прости.
— И за небоскрёб.
— А что с небоскрёбом?
— Ты сказала, что он завалится в море. Возьми свои слова обратно.
— Но он нарушает законы физики.
— Ты что, инженер-строитель?
Она вздыхает:
— Ладно, беру свои слова обратно. Если ты утверждаешь, что дом-линейку можно построить в реальности, значит, так оно и есть. Кто я такая, чтобы спорить с гениальным архитектором?
На душе становится легче, и я пропускаю подколку про гениальность. Яна не в курсе, что в моей гениальности не сомневался ни один преподаватель.
— Правильно, не надо со мной спорить, особенно по поводу «Дроздов-центра». Рано или поздно он будет построен. И ещё одна просьба, — говорю я уверенным тоном начальника. — Давай прекратим обсуждать нашу личную жизнь и ограничимся нейтральными и рабочими вопросами. Согласна? Так будет лучше для нас обоих. Я женат, ты скоро выйдешь замуж, все эти разговоры ни к чему хорошему не приведут.
Она зыркает на меня, явно хочет съязвить, но сдерживает порыв.
Наконец размыкает губы и буркает:
— Не больно-то и хотелось.
И тут я понимаю, что эта женщина со мной не играет. Её бравада и дерзость — напускные. Она до дрожи в коленях меня хочет — по-настоящему, до мокрых трусиков, как хотят зрелые женщины, познавшие свои желания. Потому и ненавидит, что не может справиться с влечением, которое считает предосудительным. С одной стороны — жених Валера, которого она выбрала после мужа-козла, с другой — женатый начальник младше на насколько лет. Для неё это серьёзная проблема, с которой она не знает как справиться.
Ещё немного, и я начну ей сочувствовать.
Хотя нет, не начну.
У каждого свои демоны. И каждый из нас в одиночку будет с ними бороться. Она — со своим желанием переспать с женатым боссом, я — с желанием получить от неё затрещину и встать перед ней на колени. Чтобы дать ей то, о чём она мечтает, и пережить самый сильный оргазм в своей жизни.
У нас нет ни единого шанса получить то, чего мы хотим.
Мы оба останемся неудовлетворёнными.
9. Щедрый начальник
Ну прекрасно! Просто замечательно! Десять минут в лесочке на свежем воздухе — и моего босса-блондинчика словно подменили. Взял себя в руки, вернул контроль над ситуацией. Даже потребовал извиниться за грубость. Сам, что характерно, не извинился, хотя было за что.
Но самое главное — он просит не поднимать личные вопросы. А как же мне его соблазнять? Молча, что ли? Или подставить подножку, завалить в высокие травы и напрыгнуть сверху?
Я всё ещё злюсь на него. Меня кидает из стороны в сторону — от желания поцеловать его до желания ударить. Он непонятный, сложный, психологически травмированный — а, возможно, и физически, иначе почему он не общается с роднёй? То беззащитный, то охреневший от безнаказанности, то одержимый работой. Но всегда — красивый своей завораживающей красотой.
Я соглашаюсь не обсуждать личную жизнь. Меня это категорически не устраивает, но выбора нет. Он начальник. Не могу же я с ним спорить? Надо посоветоваться с Никитосом и Настей. Пусть разработают мне план соблазнения. Моего креатива хватило только на салон красоты и открытый сарафан. Для соблазнения Влада этого мало. Он, конечно, мужчина, кое-какие реакции в мой адрес выдаёт, ногу вон поцеловал, неоднократно называл красивой, но всё же я недостаточно ему нравлюсь, чтобы закинуть меня на плечо и утащить в постель. К тому же он женат, и этот факт его тормозит.
У меня не такой уж большой опыт с мужиками, но я спинным мозгом чувствую, что этот конкретный мужик не будет меня домогаться. Я уже без намёков сказала, что хочу с ним переспать, — и что? Продышался в лесочке и попросил не касаться личных тем.
Какой же он странный!
Я совсем его не понимаю.
Всю дорогу до места назначения мы молчим. Я — демонстративно, не скрывая раздражения, резко обгоняя другие машины на свободной трассе. Он делает вид, что не замечает моего плохого настроения. По обыкновению сползает в кресле, широко раздвинув ноги, и прикрывает глаза.
— Радио включить? — спрашиваю я.
Молчание не выход, я должна пробраться за линию защиты, которую он выстроил. Мне нужны деньги. Срочно.
— Включи.
— Ты какое предпочитаешь?
— Любое.
— Блатняк будешь слушать? «За меня невеста отрыдает честно»?
Я не хочу снова его цеплять, это получается само собой. Я не знаю, что происходит со мной рядом с этим парнем. Почему меня так штырит от него — и в плохом, и в хорошем значении слова.
Он хлопает ресницами и смотрит на меня:
— Буду, если найдёшь. Мой отец обожал Высоцкого. Не знал, что молодёжь слушает его песни.
— Это ты меня назвал молодежью?
— Тебе всего тридцать четыре.
— Я бы предпочла, чтобы мне было двадцать шесть.
— Зачем?
— Затем, чтобы мама была жива, чтобы пойти учиться в мединститут, чтобы не выходить замуж за Кропоткина и не делить с ним мамину квартиру, — выпаливаю я.
— Кропоткин — это бывший муж? Ты что, делишь с ним квартиру? А почему?
Я прикусываю язык, но поздно.
— Так вышло. Суд постановил выплатить ему половину стоимости.
— Ну ни хрена себе!
— Забудь, не стоило мне говорить.
— Это из-за него тебе пришлось искать вторую работу?
— Да.
— То есть ты работаешь в больнице, а в свободное время возишь меня в разные гребеня, чтобы выкупить у бывшего мужа свою квартиру?
— Именно так.
Если не учитывать некоторые нюансы с работой.
Влад качает головой, как будто его до предела возмущает ситуация.
— У моего тестя есть хорошие юристы, могу поговорить с ним, он даст кого-нибудь для консультации. Подашь апелляцию…
— Поздно, — перебиваю я. — Всё решено. Я выплачу ему полтора миллиона и забуду как страшный сон. Зато квартира будет полностью моей.
— Полтора миллиона? Что ж, надеюсь, у тебя получится. Это важно — иметь собственное жильё.
Я киваю. Не стоило, ох, не стоило болтать о своих отношениях с Кропоткиным, но слово не воробей.
— А у меня нет квартиры, — признаётся Влад. — Я десять лет жил у отца, а когда он умер, квартира досталась моему старшему брату. Он продал её, а я переехал к жене.
Влад не уточняет, что этот брат — не родной, а единокровный, старше на тридцать лет, и всю жизнь живёт в Израиле.
— Тебе не обидно?
— Нет, — отвечает он. — Папа говорил, что оставит мне «Питерстрой», а всё остальное — Игорю и другим родственникам. Я видел завещание.
— А разве тебе квартира не нужнее? Или отцу было безразлично, что после его смерти ты будешь скитаться по чужим домам?
Звучит грубовато, но Влад усмехается:
— Мы же архитекторы. Наши дома — те, которые мы построили, а не получили в наследство. Я построю себе квартиру на верхнем этаже «Дроздов-центра». Буду пить вино на террасе и смотреть, как солнце садится в Балтийское море.
Никакой горечи в его словах нет. На отца он явно не обижен. Любит его, рассказывает о нём с теплотой. На брата тоже зла не держит. Ну подумаешь, выгнал его из дома на улицу, мелочь какая. Зато маму с отчимом даже на свадьбу не пригласил. Если и есть у Влада какая-то детская травма, то она идёт из раннего детства. Отношения с матерью? Надо бы в них покопаться.