Я лежу на спине, закинув ноги ему на плечи, а он размеренно насаживает меня на свой немаленький член, цепко держа за бёдра. Смотрит мне в лицо, считывает малейшие эмоции, ловит рваные вздохи. Потом подносит руку ко рту и облизывает большой палец. И кладёт его мне на клитор. Обводит вокруг, отодвигая складочки, высвобождая самое чувствительное место. А потом начинает мягко массировать. Меня тут же выносит в космос. Я ору и извиваюсь под его умелыми руками, на его крепком члене. Ай, это самый быстрый и интенсивный оргазм в моей жизни! И самый затяжной, потому что он всё длится и длится, а Влад всё убыстряется и убыстряется, и наконец догоняет меня. Склоняется надо мной и нежно целует, пока его член пульсирует в глубине моего тела.
— Ты наврал про церковь?
— Нет, с чего бы? Я редко вру. Чаще недоговариваю, если хочу скрыть правду.
Ага, как недоговорил жене, что спал с сотрудницей пять лет назад. Зря он это сделал. В конечном итоге этот факт и разрушил его брак — не столько сама измена, сколько категоричное отрицание правды.
Я пью шампанское, не помню уже какой по счёту бокал, а Влад режет бутерброды и складывает в контейнер. Нас ждёт не только экскурсия в старую церковь, но и пикник в живописном месте. Влад наливает кофе в термос.
— Ну что, ты готова?
— Готова, Слава.
Разозлится или нет? Он не любит, когда его называют Славиком.
— Тебе нравится называть меня этим именем? — спрашивает он беззлобно.
— Оно красивое, мягко звучит, и у него хороший смысл. Слава. Тебе идёт.
— Ладно, я не против. Ты будешь единственной, кто так ко мне обращается.
— Потому что я особенная? — спрашиваю я, расплываясь в улыбке от счастья.
— Да.
— На сколько баллов потянул сегодняшний секс?
— Ты теперь каждый раз будешь спрашивать? — смеётся он. — Соточка.
От этого слова у меня опять приятно тяжелеет внутри.
Как же я его хочу!
Как же я его люблю!
Он водит машину не так уж и плохо. Я думала, будет хуже. По обыкновению, он выставляет координаты на навигаторе и едет, поглядывая на экран.
Мне кажется забавным сидеть на пассажирском сиденье, ведь водитель — я, а Влад — мой начальник. Я улыбаюсь во весь рот, а Влад радуется, что у меня хорошее настроение. Он тоже сегодня не капризничает, несмотря на двадцать два градуса чудовищной жары и яркое солнце. Сам себе достаёт воду и жевательные резинки.
Через двадцать минут по тряской лесной дороге мы добираемся до места. Без точных координат эту церквушку найти невозможно. Она на треть ушла в землю и со всех сторон окружена лесом и непролазными кустами. Перед низким входом валяются прямоугольные камни, явно искусственного происхождения. И лежат они не хаотично, а по порядку.
— Зачем тут положили камни? — спрашиваю я. — Они что-то символизируют? Местный Стоунхендж?
— Это верхушки могильных крестов, — отвечает Влад. — А сами кресты под землёй.
— О Господи…
— Этому кладбищу лет семьсот.
Пригибаясь, мы заходим внутрь. Я думала, там тоже буйствуют зелёные заросли, но нет, интерьер прекрасно сохранился. Видны разноцветные росписи на позеленевших от грибка стенах, причудливые барельефы, на алтаре — двухметровый каменный крест, у подножия которого кто-то поставил стакан с букетиком свежих ландышей. Их тонкий аромат наполняет пространство.
Здесь прохладнее, чем на улице, но комфортно. Сквозь оконные проёмы слышны пение птиц и шум ветра в кронах деревьев.
«Оу!» — восклицаю я. «Оу!» — отвечает эхо.
— Здесь проводятся службы?
— Сейчас нет, но отец рассказывал, что пятьдесят лет назад тут проводились службы. Не постоянно, конечно, а когда местные протестанты приглашали пастора. Может, раз в год на рождество. Или на свадьбу, если молодые люди хотели провести обряд, а не просто расписаться в загсе.
— Так это протестантская церковь?
— Да, но кто её построил — до сих пор неизвестно. На потолке — тайные языческие символы. Их нанесли строители.
Влад ставит сумку на деревянную скамью, до блеска отполированную попами прихожан за последние семьсот лет. Достаёт покрывало и расстилает на полу между алтарём и скамейками. Я запрокидываю голову и ищу тайные символы. Голова тут же начинает кружиться.
— Я собираюсь их зарисовать, — сообщает Влад. — Мы хотели с отцом это сделать, но он… умер. Мы с ним много старых церквей объездили: всегда интересно посмотреть, как строили предки. Кое-какие приёмы архитекторы используют до сих пор. Архитектор вообще одна из древнейших профессий.
— Так проституция же — древнейшая профессия, — вставляю я.
Переспать с парнем за полтора миллиона рублей — это проституция или нет?
А если ты при этом безнадёжно в него влюблена?
— Ты про храмовых проституток? — спрашивает Влад, укладываясь на спину с блокнотом, который я уже видела. Он зарисовывал фасады дворцов в центре города. — Так чтобы заниматься храмовой проституцией, нужны храмы. А догадайся, кто строит храмы? Правильно! Архитекторы.
Довольный своими аргументами, он ржёт, а я ложусь рядом с ним. Вытягиваюсь на спине и смотрю на потолок. В самом высоком месте, где сходятся арки, действительно видны несколько знаков. Они расположены по кругу, как зодиак. Я вижу восьмиконечную звезду, цветок, похожий на розу, какой-то лабиринт. И самое странное — свастику из трёх лучей, изображённых в виде бегущих ног.
— Что это за ноги?
— Это трискелион — «трёхногий». Древний знак викингов, — отвечает Влад, быстро и умело делая карандашный набросок в блокноте.
Я любуюсь длинными белыми пальцами. Хочу поцеловать каждый.
— Почему бы просто не сфоткать потолок?
— Я уже фоткал — это не то. Чтобы понять суть предмета, надо его нарисовать.
Мне нравится это объяснение.
— Что означает трискелион?
— Точно неизвестно, но есть теория, что он означает мистическую связь между прошлым, настоящим и будущим.
— А если попроще?
Он поворачивает голову и смотрит мне в глаза:
— Если ты накосячила в прошлом, тебе неизбежно прилетит в будущем.
О как я накосячила! Как виртуозно накосорезила! Ему и не снилось.
— Ты в это веришь?
— Верю, Яна, — отвечает он и снова принимается за рисование.
И тут до меня доходит.
— Ты считаешь себя викингом, да?
— А что, не похож? — улыбается он, и я тоже улыбаюсь.
— Да просто вылитый Магнус или Олаф! А я всё думала, кого ты мне напоминаешь.
Лежать нетрезвой на полу заброшенной церкви, построенной неизвестно кем и неизвестно когда, рядом с мужчиной моей мечты, который скоро меня возненавидит, — это так прекрасно и трагично. Я бы заплакала, да не хочется тратить драгоценное время на слёзы. Поплачу завтра. И послезавтра. И после-послезавтра.
И всю оставшуюся жизнь, блин! Но не сегодня, не сегодня.
Закончив рисовать, Влад убирает блокнот и поворачивается к мне:
— К вопросу о трискелионе, — говорит он. — У меня в прошлом была нехорошая история, которая портит мне настоящее и может испортить будущее. Хочу тебе рассказать.
— Первая любовь? — догадываюсь я.
— Да.
— Ты уверен, что хочешь это рассказывать? Мне плевать, что с тобой случилось в прошлом.
— Я и так много чего тебе рассказал — ещё в первый день, у меня дома. Хочу закрыть эту тему. Мне станет легче, я ведь десять лет никому ничего не рассказывал.
— Даже четверым психологам?
— Даже им. Просто не хотел, чтобы они выложили мою тайну отцу. Поэтому я троллил их, издевался, а они терпели. Конечно, мне нужна была помощь, но тогда я ещё не был готов к работе над собой. Да я и сейчас не готов, но… Мне кажется, ты должна знать обо мне всё.