Маскируя нашу осведомленность о двурушничестве Мартынова, мы, к сожалению, не имели права ограничить его доступ к секретной информации, а остальные сотрудники резидентуры не получили каких-либо указаний по соблюдению повышенных мер безопасности. Не произошло никаких изменений и в устоявшемся распорядке работы резидентуры. Все шло как обычно, и Мартынов, как всегда, получал всю оперативную почту, поступавшую в Вашингтон по линии «X». Он также мог вести любые разговоры на темы, интересующие его американских боссов, со своими коллегами по резидентуре, которые, увы, не догадывались об истинных целях инициатора этих разговоров.
Опыт подсказывал мне продолжать придерживаться прежней линии поведения в отношении предателя, если я не хотел проиграть в этой схватке со спецслужбами противника.
В общем, резидент и я более чем на полгода замерли в ожидании удобного, а главное — оправданного повода, чтобы под убедительным для американцев предлогом отправить Мартынова в Москву.
Как вдруг у ворот жилого комплекса посольства возник Юрченко, и я почувствовал, что Фортуна не только повернулась ко мне лицом, но и схватила меня за руку, — ведь теперь я знал, как отправить в Москву предателя Мартынова! Да-да, негодяя и горе-перебежчика Юрченко будет этапировать в столицу нашей Родины не кто-нибудь, а разведчик резидентуры, пользующийся огромным доверием и наделенный большими полномочиями — Валерий Федорович Мартынов! Ну, уж вам, коллеги из ФБР и ЦРУ, никогда не догадаться о наших истинных планах — лишь бы, не дай Бог, самому себя на радостях не выдать!
Следующие два дня были самыми напряженными. Я должен был проследить, как Юрченко поднимется на борт специально за ним присланного самолета «Аэрофлота», и что рядом с ним будет находиться Мартынов.
Как вдруг 7 ноября, за два дня до запланированного возвращения Юрченко домой, Мартынов на несколько часов исчез из помещения резидентуры…
Меня пробила легкая дрожь. Успокоил я себя тем, что Мартынову необходимо получить напутствия от своих операторов, после чего он непременно вернется. Так и случилось. К концу рабочего дня Мартынов появился в посольстве и внешне казался невозмутимым. Тем не менее ночью я глаз не сомкнул. Имитировал Мартынов свое спокойствие? Для чего — чтобы поверили, что ничего необычного не происходит? Может быть, он планирует сбежать на следующий день?!
Разумеется, для меня было естественно предположить, что Мартынов размышляет о причинах, побудивших руководство резидентуры включить его в команду по сопровождению Юрченко. А может, его спокойствие объясняется тем, что он знает: он ни в коем случае не поднимется на борт, улетающий в Москву?!
Сомнения, сомнения, сомнения…
…Прибыв в аэропорт, автобус без каких-либо препятствий подъехал прямо к самолету. Уезжающие стали прощаться. Ко мне, улыбаясь, подошел Мартынов и протянул руку. Я, пожимая ему руку, по привычке воспитанного человека смотрел ему в глаза. Ни один мускул не дрогнул на моем лице, впрочем, и на его тоже — он по-прежнему улыбался во весь рот…
Это был самый тяжелый случай за все время моей работы в разведке. Мартынов, этот милый, уравновешенный и улыбающийся человек, которого мы с женой любили как родного, — летит на смерть. Должен ли я был так поступать, притворяясь и разыгрывая добросердечие?!
«Хватит, Виктор, слюни пускать! Мартынов — враг, предатель. А ты должен исполнять свой воинский долг!» — прикрикнул я внутренне на самого себя.
…Во время полета Мартынов, изрядно выпив и захмелев, без конца донимал сидящего через проход пресс-секретаря посольства одним и тем же вопросом: «Олег Юрьевич, как вы думаете, за благополучную доставку в Москву перебежчика, с которым я вынужден сидеть рядом, мне положен орден или медаль?» — «Я совершенно не знаком с положениями, которыми руководствуется ваше начальство при награждении своих сотрудников, но полагаю, что поощрения вы заслуживаете…» — «Вы, Олег Юрьевич, ответили как настоящий дипломат, спасибо!»
…По пути в Москву самолет, как обычно, сделал посадку в аэропорту Шеннон в Ирландии для дозаправки. Обычно пассажиры ожидают окончания этой процедуры в здании аэропорта.