Кажется, я в тот день очень крупно налажал. Даже круче чем когда час пустой поводок выгуливал.
— Мать твою… — выдыхаю, потирая щеку.
— Погоди…Ты квартиры перепутал? — шепотом спрашивает Оленька.
— Походу да. Блин, а я еще думал, почему на меня Диман орал, что я клиента продинамил.
У нее глаза становятся большими.
— Помнишь, мы когда в спальню пошли, кто-то в дверь звонил. Парень какой-то. Я не открыла… — шепчет она, — значит, это он был проститутом. Он еще Инне потом звонил и визжал, что его не пустили.
И вот мы стоим, как два придурка друг напротив друга. Невпопад хлопаем глазами. Офигеваем.
— Обалдеть, — наконец, выдыхает она.
— Мягко сказано.
Я пытаюсь осознать произошедшее. Оно не фига не осознается.
Понял только одно. Я олень…матерый такой оленище… Правильно говорят, что Олег — это не имя, а состояние души.
— Ну я и молодец, — сначала усмехаюсь, потом прикрываю рукой глаза и начинаю ржать.
Она несколько секунд медлит, потом присоединяется. На улице поздний вечер, темень, снег, а мы угораем на детской площадке. А потом в волю насмеявшись, пытаемся отдышаться. У меня в голове звенит и такое чувство, будто кирпичи с плеч упали.
— То есть ты не проститут? — с надеждой спрашивает Оля.
— Нет.
— Даже не на пол шишечки?
— Даже не на треть шишечки.
Она с минуту молчит, кусая губы и тяжело дыша. Потом поднимает на меня шальной взгляд.
— Оль? — я напрягаюсь, но все равно не успеваю отреагировать, потому что в какой-то момент она с диким писком бросается мне на шею. Вроде мелкая, но заряд бешеный. Сбивает меня с ног, и мы оба летим в сугроб — я вниз, она сверху.
Конечно, со всей дури попадает локтем в солнечное сплетение. Я охаю и кое-как прикрываюсь, потому что колено тоже метит в стратегически важные места.
А потом хорошооо…
Лежим в сугробе, целуемся, не замечая холода и остального мира. До тех пор, пока не прибегает какая-то полоумная старуха с метлой:
— Совсем стыд потеряли? На детской площадке уже трутся! Вандалы.
Я уже привычный получать по жопе, поэтому ориентируюсь быстро. Вскакиваю на ноги, выдергиваю Олю из снега и тяну ее за собой. Сопровождаемые бабкиной руганью мы бежим со двора и смеемся, как сопливые малолетки и это так здорово, что я практически на седьмом небе от кайфа.
Только скрывшись за углом останавливаемся, чтобы перевести дыхание:
— Убежали? — выдыхает она.
— Убежали, — я поправляю на ней шапку, — ну что, переезжаешь?
— Вот так сразу? — она теряется.
— Можем подождать до завтра.
— Я не знаю, — мнется, — я же это…замужем еще.
И прямо в этот момент звучит ее телефон. Она вытягивает его из кармана, смотрит на экран и морщится так, будто ей говна на лопате подсунули.
— А вот и он…лёгок на помине.
Мне не хочется, чтобы она с ним говорила. Во мне проснулся собственник и ревнивец:
— Сбрось.
— Хорошо, — она тыкает пальцем, но промахивается и вместо этого врубает громкую связь.
— Ты обнаглела?! — орет в трубку разъяренное нечто, — совсем страх потеряла?!
— Чего? — Оля тут же подбирается. И если на меня она орала с чувством, с толком с расстановкой, то сейчас он нее идет волна ледяного раздражения.
Она его не любит. Я это вижу в ее глазах, и последние мои сомнения полностью растворяются.
— Того! Я писульки твои нашел! — продолжает голосить мужик. Голос какой противный, как у бабы базарной, — ты у нас дома со шлюхой трахалась, пока я работал!
— Любимый, ты забыл, что мы уже пояснили, какая у тебя была работа?
— Не важно! Я мужчина! У мужчины могут быть слабости. А как ты могла? А? Не пойми с кем, на нашей постели? А вот эти все псевдострадания? Он такой классный, хочу продолжения, хочу, чтобы остался до утра, я бы приготовила ему завтрак…
Это она про меня что ли? У меня аж ряха расплывается в улыбке.
— Что молчишь? Сказать нечего? — муж никак не может заткнуться, — Ты сама проститутка!
Ольга краснеет от возмущения, а во мне просыпается бык. Так, блядь! Никто не смеет оскорблять мою женщину.
— Дай-ка, — маню рукой.
Она без слов протягивает мне мобильник.
— Слышишь меня? — продолжает вопить ее муженек, — ты! Проститутка! Потаскуха и блядь!
— Мужик, у тебя проблемы?
Услышав мой голос, он затыкается. Что-то там булькает, а потом настороженно спрашивает:
— Кто это?