61
Наша группа выдвинулась в путь верхом на лошадях, сливаясь с туманным лесом, как тени на границе между мирами. Каждый из нас был сосредоточен и напряжён, но ничто не привлекало больше внимания, чем лошадь Эдгара.
Он ехал на белоснежной кобылице, настолько грациозной и величественной, что она выглядела как из другого мира. Её шерсть блестела в утреннем свете, словно покрытая серебром, а каждый её шаг был плавным и уверенным, как будто она скользила по земле, едва касаясь её копытами.
Где Эдгар нашёл эту кобылицу, оставалось для нас загадкой. В общем загоне лагеря я никогда не видела такой красоты. Она выглядела так, будто никогда не знала пыли и грязи, как будто её природа — сражаться на невидимых полях, где все решается безмолвным поединком силы и воли.
Грозный, казалось, тоже почувствовал что-то необычное в этой лошади. Он, черный как сама ночь, с пылающими глазами и мощным телосложением, всегда был бесстрашным и уверенным.
Но теперь его уши были настороженно прижаты, а взгляд неотрывно следил за кобылицей Эдгара. Грозный время от времени всхрапывал, показывая свой интерес, но в то же время сохранял осторожность, как будто понимал, что перед ним не просто лошадь.
Между двумя лошадьми происходило какое-то невидимое взаимодействие. Их взгляды, короткие движения, едва уловимые изменения в позах — всё это говорило о напряжении, которое, казалось, вот-вот могло перейти в нечто большее. Но ни Грозный, ни кобылица Эдгара не делали лишних движений, как будто прекрасно понимали, что сейчас не время для выяснения отношений.
Наш путь через лес был быстрым, но от этого не становился менее тревожным. Туман, окутывающий деревья, делал их похожими на гигантские тени, которые наблюдали за нами с молчаливым укором. Каждый наш шаг, каждый звук копыт эхом разносился по окрестностям, и казалось, что лес оживает вокруг нас. Барсик, сидящий у меня на седле, чутко реагировал на каждый шорох. Его тело было напряжено, а уши постоянно двигались, пытаясь уловить любые признаки опасности.
Чем глубже мы погружались в лес, тем больше я ощущала, что нас окружают не только деревья, но и нечто более древнее и могущественное.
Барсик, сидящий у меня на седле, был явно недоволен тем, что ему приходилось молчать. Его зелёные глаза метали искры раздражения, а усы подрагивали, как если бы он был готов разразиться потоком слов, но вынужден был сдерживать себя.
Каждый раз, когда кобылица Эдгара приближалась слишком близко, Барсик нервно поводил хвостом, бросая на меня укоризненные взгляды, как будто спрашивая: «Когда же я наконец смогу сказать, что думаю об этом всем?» Иногда он тихо фыркал или шипел себе под нос, как если бы пытался выразить свое недовольство хотя бы таким образом, но тут же замолкал, понимая, что это может привлечь ненужное внимание.
Мы двигались, полностью повторяя маршрут, группы Стона через, проходя выжженный лес, где каждый шаг лошадей отдавался гулким эхом в пустоте. Лес был будто испепелён изнутри: обугленные стволы деревьев, почерневшая земля, осыпавшаяся кора, которая некогда служила защитой живым существам, теперь была лишена жизни. Никакой листвы, ни единого проблеска зелени — только мрачные, угольно-чёрные останки былого великолепия.
Небо над нами казалось таким же безжизненным, как и земля. Солнечные лучи едва пробивались сквозь пелену серых облаков, делая день бесцветным и унылым. Весь пейзаж, казалось, напоминал картину конца света, где не осталось ничего, кроме боли и смерти.
Прошло несколько часов, и солнце начало медленно клониться к закату, бросая длинные тени на нашу дорогу. Тишина была настолько плотной, что даже дыхание лошадей казалось неуместным шумом.
— Здесь не просто смерть, — сказал Маркус, нарушая молчание. Его голос звучал хрипло, будто и сам был выжжен этим лесом. — Здесь что-то большее… как будто само время остановилось.
Дойл ехал рядом, его лицо было мрачным и сосредоточенным:
— Лес проклят. Трудно поверить, что когда-то здесь была жизнь. Всё вокруг словно застыло в моменте боли и агонии.
Эдгар, ехавший впереди, на своей белоснежной кобылице, молчал, но я видела, как его взгляд непрерывно скользил по окружающему нас мёртвому ландшафту. Казалось, что он что-то выискивал, что-то, что только ему было видно.
— Лиза, — вдруг обратился он ко мне, не отрывая взгляда от дороги. — Что ты чувствуешь?
Я ощутила на себе его пристальный взгляд и на мгновение замялась. В этом мёртвом лесу мои чувства были обострены до предела, но именно это и вызывало у меня тревогу.
— Этот лес… он не мёртв, он как будто разорван изнутри, но в нем есть жизнь, пульс еще бьется, — начала я, стараясь подобрать правильные слова