Взываю к ней и прошу защиты. Мне страшно, горько и одиноко сейчас в знании, что мой Нареченный меня не любит. И не знаю, что меня ждет, когда нашу связь разорвут Жрецы Полнолуния. Мне нужна хоть искорка надежды.
Закрываю глаза. Вместе с растерянностью, страхом кружит обида на Ивара, который должен был меня беречь. Тьма перед глазами вспыхивает размытыми видениями, и слышу крики. Свои крики и рев Ивара, от которого вибрируют стены храма яростью и ненавистью.
Я вижу безликих Жрецов, себя у их ног. Мои вопли меня оглушают, и сердце разъедает дикая боль, будто в него вонзают тысячу ржавых игл. Ивара тащат прочь его стража, и он приказывает нечеловеческим клекотом сковать его цепями, доставить в замок и кинуть в подземелье без еды и воды на девять дней.
Его лицо вытягивается в пасть, руки и плечи покрываются шерстью, и он вырывается, но тут же возвращается в человеческий облик. Падает на колени, и его суставы хрустят и выкручиваются.
— Я не смогу его долго сдерживать!
Я захлебываюсь у ног жрецов слюной, и когтями деру грудь, ведь мне кажется, что во мне сердце обратилось в осиное гнездо. Гремят цепи, и я слепну с последним ударом в груди. Из бездны черной вечности, меня вырывает рык Ивара.
Он на дне каменного мешка в самом темном уголке подземелья. Он кидается на стены, которые покрыты глубокими следами его когтей. Никто не приходит на его зов, рык и крики, ведь отдан приказ на девять дней оставить его, а на десятый, если его зверь взял вверх, убить. Ивар не позволит волку поглотить его.
Его бросает из волчьей шкуры в тело человека, и кажется, что его животная половина сильнее и неистовее, но к девятой ночи подземелье затихает. Ивар берет под свою волю изможденного, голодного и истощенного зверя и выходит на свет человеком с пустыми и жестокими глазами.
После я вижу мертвого и выпотрошенного Вестара у гнилого пня, затем видение выносят меня к трупу старика, чье тело покрыто черными татуировками. Вместо горла — кровавое месиво, а в пальцах клочок белой шерсти. Это Мариус, который посмел предать Альфу.
Я хочу кричать, когда меня выбрасывает к очередному мертвецу в темном балахоне, и я улавливаю обрывки разочарования Ивара в своем верном слуге. Ведь был простой приказ: убедиться, что колдунишка уничтожит Кристалл Забвения. Альфа ошибок не прощает.
Я пытаюсь вырваться из зловещего калейдоскопа видений, в которых Ивар — безжалостное чудовище, которое в подземелье достигло “гармонии” со зверем. Заговоры, мятежи, кровавые бойни и захват чужих земель со множеством жертв. Вместе с Альфой меняются и его лес с другими оборотнями. И все это безумие не заканчивается свержением Ивара, его власть укрепляется, территория расширяется, и рядом с ним я вижу Гризу, чьи глаза горят волчьим огнем.
Он обратил ее и взял в жены.
С криком выныриваю из паутины галлюцинаций, падаю и чувствую на языке солоноватый вкус крови.
— Никогда не спрашивай о будущем, если не готова к ответам, — слышу скрипучий старушечий голос. — Так можно и лапы протянуть. Это тебе не игры, милая.
Вытираю кровь под носом и поднимаю взгляд на трех старух в белых одеждах. Худые, морщинистые и похожие на живых мертвецов.
— И что же она увидела? — скучающе вопрошает Вестар, расхаживая позади них с презрительной гримасой.
— Один из узоров лунных кружев, — отвечает средняя старуха и щурится на меня. — Я в нем тоже есть своя красота, как и в любом другом завитке наших судеб.
Глава 15. Выпусти его на свет
— Милостивая Луна, — кряхтит Верховный Жрец и подхватывает с деревянного стола глиняный кувшин, — когда я согласился быть жрецом, то не думал, что меня ждет подобное безобразие.
В его келье мрачно и тесно: небольшое окошко у потолка, деревянный лежак с тонким матрасом, стул и столик. И все.
— И под безобразием я имею в виду, что я никак не помру, — приглаживает бороду и присасывается к кувшину, который затем протягивает мне.
Я, конечно, брезгливый, но отказывать Верховному Жрецу испить с ним из одного кувшина будет неправильно и оскорбительно. Делаю несколько глотков пойла, которое обжигает язык, нёбо и горло едкими парами. На глазах проступают слезы и я с кашлем возвращаю кувшин Жрецу, который говорит:
— Вино из одуванчиков. Сам его делаю.
— Какое же это вино… — прочищаю горла и прижимаю кулак ко рту, медленно вдыхая и выдыхая.
— Крепленое, — безапелляционно заявляет Жрец и возвращает кувшин на стол. Садится на стул и вытягивает босые ноги. — Я тут без него умом тронусь. Присаживайся.
С сомнением смотрю на его лежак, и он вздыхает:
— Блох нет. Только неделю назад их вывел.
И непонятно, шутит он сейчас или нет. Присаживаюсь на край лежака.
— Ну, рассказывай, как докатился до жизни такой?
Я не люблю Верховного Жреца. Мне с ним тяжело вести любые разговоры, потому что все его истинные мысли и эмоции скрыты от моего чутья.
— Верховный Жрец, вы про кристалл или же…
— Да обо всем, — складывает ладони на животе и улыбается.
— Вы ждете от меня исповеди?
— Если хочешь, то я послушаю и исповедь, но не обещаю, что не засну.
Молча и недоуменно моргаю. Думаю, не этого ожидал Вестар, когда прискакал сюда с Кристаллом Забвения.
— Ладно, давай о камушке, — Жрец, устало махнув рукой, выуживает Кристалл Забвения из складок балахона. Поднимает его и просматривает на просвет. — Забавная штучка. Такую и на мне использовали, когда я решил связать свою жизнь со жречеством, — замечает мой удивленный взгляд и хмыкает, — вот я и гадаю до сих пор, кем я был… Хотя… Что тут гадать, — зло щурится, — идиотом был, раз во весь этот цирк ввязался.
Молчу. Я устал и хочу, чтобы все поскорее разрешилось и чтобы у меня стояла лишь проблема выжить после разрыва, а Верховный Жрец тянет время, а приказывать в Храме Полнолуния я не имею права.
— Ради белой стервы надо отказаться от всего, Альфа. Она очень ревнивая в таких вопросах, — подкидывает кристалл и ловко его ловит, вглядываясь в мои глаза. — Мариус, да?
— Он самый.
— И как он?
— А какой вы ответ ждете?
— Я жду, что у него все плохо и что он гниет заживо из-за своих темных делишек, — Жрец хмурится. — Это было бы логично, учитывая, что он отвернулся от веры.
— Увы.
— Тогда можно сделать вывод, что Мать Луна благосклонна к нему, — печально вздыхает. — Хотя… ты и ко мне явился за темными делишками, не так ли? Решил из-за потаскухи связь разорвать?
— Это не только мое решение, но и моей жены. И Мать Луна ошиблась.
Странно. Сейчас мой зверь не особо рвется на свободу. Настороженно затих.
— Если кто и может говорить, что Мать Луна ошиблась, то только я, потому что я отдал ей свои лучшие годы, — Верховный Жрец чешет бороду, — но и я не позволяю себе подобной наглости. Что тебе не так? Девка здоровая, миловидная…
— Это не мой выбор. Я был готов ее терпеть до всего этого, — зло цежу сквозь зубы. — А теперь не хочу.
— Это лишь одна сторона правды, Ивар Лунный Коготь, — пожимает плечами. — А волк твой считает иначе.
— Мой волк не против одичать…
— Не тому ты пытаешься доказать, что быть диким волком плохо, — Жрец скалится в улыбке. — Я хочу побеседовать с твоим зверем, Альфа. Выпусти его на свет.
Глава 16. Зверь не думает, а действует
— Выпусти волка, Альфа, — повторяет Жрец. — Дай мне с ним побеседовать.
Кости и связки хрустят болью против моей воли, и лицо под яростный рык вытягивается в клыкастую морду. Я не в силах сдержать зверя, опьяненный крепким вином. Я поздно осознаю, что Жрец меня обвел вокруг пальца своим мерзким пойлом. Сам он его не пил, лишь смочил губы, которые сейчас вытирает тыльной стороной ладони.
Путаюсь в одежде непослушными лапами, падаю и с трудом поднимаюсь. Скалю на ухмыляющегося старика клыки. От него веет дряхлой старостью, пылью и еще чем-то приторно сладким.