— Может, присядем?
— О, конечно!
И почему я до сих пор не предложила маме сесть? Она наверняка устала с дороги, а тут еще и такие новости. Могу объяснить свою необходительность только тем, что и сама сбита с толку и ужасно напугана.
Мы располагаемся в креслах друг напротив друга, и мои щеки начинают пылать от близости к огню. Матушка складывает руки на юбках, и это выглядит как-то уж слишком чопорно. Напряженно.
Что происходит?
— Мама? — спрашиваю я. — Что я еще могу сделать?
Мы встречаемся взглядами, и во мне поселяется тревога.
— Видишь ли, Роми… Я приехала к тебе лично не только для того, чтобы сообщить новости, но и еще по одной причине…
О Боги… Кажется, что какая-то часть меня уже знает, к чему матушка клонит, но я отказываюсь в это верить.
— У твоего дедушки есть последнее желание, — продолжает она. — Он хочет всех увидеть… ну, знаешь, веселую компанию…
Я заставляю себя дышать ровно. Хоть бы голос не дрогнул…
— Если ты переживаешь о нас с Джаспером, то не беспокойся, — отзываюсь я. — Ради дедушки мы сделаем вид, что у нас всё хорошо.
Взгляд мамы становится таким многозначительным, что у меня пересыхает во рту. Узел страха скручивается в груди.
— Роми, я имею в виду не Джаспера. Понимаешь… дедушка хочет увидеть всех. Всю семью.
Всю семью… А значит и Синклера, не так ли? Когда я понимаю это, внутри меня всё окончательно обрывается.
Глава 2.2 Романия
Примерно полминуты мы молчим, а потом я шумно выдыхаю. Мой первый порыв — притвориться дурочкой. Сделать вид, что я понятия не имею, о чем именно мама говорит.
Но это будет глупо. И бесполезно. Врать я никогда особо не умела.
— А если он откажется?
Этот вопрос внезапно лишает меня сил. А ведь я даже не назвала его по имени…
— Синклер может быть негодяем, но он никогда не был жесток, — тихо говорит мама. — Как он может отказать в просьбе умирающему?
Она права, и мы обе это знаем. Я снова поднимаю на нее глаза, и меня так и тянет спросить, а почему бы ей… Она же поедет к Джасперу, почему бы не заехать и к Синклеру? Их резиденции находятся рядом, это я точно знаю. Не выгонит же он родную тещу, в конце концов.
Но вопрос, — или скорее мольба, — застревает у меня в горле. Мне не хватит наглости просить маму еще и об этом. На нее и так больно смотреть… Не хватало еще, чтобы она решала мои проблемы.
А Синклер — это не что иное, как проблема, но исключительно моя.
— Хорошо, — отвечаю я со вздохом. — Я поговорю с ним. Но если он всё-таки откажется…
Мама резко выпрямляется, и ее лицо становится жестким. Властным. В последний раз она так на меня смотрела, когда я в детстве решила искупаться в садовом фонтане посреди ночи.
— Романия, кажется, ты не понимаешь всю серьезность ситуации, — чеканит мама. — Ты и твой муж должны там присутствовать.
В попытке защититься я развожу руками.
— Мама, он дракон! Если он откажется, я не смогу похитить его и привезти в Горф-нест в кандалах.
— Меня не особо волнует, каким образом ты его туда доставишь, — с этими словами она поднимается на ноги. — А теперь, с твоего позволения, я бы хотела отдохнуть.
Разговор окончен. Мне ничего не остается, кроме как выйти из комнаты и махнуть рукой слугам, чтобы те подготовили спальню для гостей.
Одна из горничных бросается исполнять приказ, а другая кланяется маме и вызывается ее проводить.
Прижив руку к левому боку, я наблюдаю, как матушка уходит, а мое сердце пускается в галоп.
Два года. Прошло два года с тех пор, как мы в последний раз говорили с мужем. И что теперь я должна буду ему сказать?
Ну, мне придется придумать. Потому что мой дедушка обожает этого идиота. Он был ослеплен обаянием Синклера еще с тех пор, как тот был мальчишкой, неспособным принять драконий вид. Они с Джасом учились в одной академии и вместе приезжали в Горф-нест на каникулы.
Два сорванца, которые сводили с ума слуг и грозились разнести замок своими проделками, но стоило одному из них улыбнуться… После этого злиться было уже невозможно.
Будь проклята их дружба! Ведь именно потому, что я видела Синклера так часто, в итоге перестала видеть кого-либо другого. Никого, кроме него.
Лучший друг старшего брата… Такой красивый, непутевый и такой… романтичный?
А еще насквозь прогнивший. Син обманул всех нас, но самая большая дура — это я.
Однако дедушка умирает, и я не могу его подвести. Только не его. Не того, кто таскал мне любимые лимонные пирожные с имперских балов, показывал, как стрелять из лука и был моим первым партнером по танцам, когда я только-только училась танцевать.