К полуночи мы разделались с историей. Леночка была довольна.
— Вот хорошо! Теперь давай математику, чтобы сегодня закончить.
Такой академический азарт окрылил меня. Губпрофсоветчик не так уж страшен, если Леночка готова всю ночь просидеть над книгами.
Только с рассветом я ушел к себе, усталый, без сил и без мыслей. Зато весь курс был пройден, и у нас оставался целый день на повторения. Ох, как бы добраться до койки! Уж я наверстаю за все бессонные ночи. А лекции? бог с ними, — лекции прочтут и без меня.
Проснулся я много часов спустя. Ужасно хотелось есть. Но ведь есть-то нечего. Решил попытать счастья на кладбище. Там, мне говорили, гнездятся особенно большие и жирные галки.
Далеко за заставой хоронили людей. Дорогу найти было нетрудно: меня поминутно обгоняли мертвецы. Они неслись рысью в крытых фургонах, просторных и вместительных. Единственный катафалк, предназначенный специально для покойников, промчался хорошим аллюром, громыхая стеклянным кузовом на поворотах. Я едва разобрал надпись: «господи, прими душу усопшего раба твоего». А сзади уже догоняла почтовая карета с лозунгом во всю стенку: «почта сближает людей». Случайно распахнувшаяся дверца выдала тайну кареты: ее тоже мобилизнули для санитарных надобностей.
За кладбищенской оградой у самых ворот красноармейцы рыли братские могилы, широкие, как траншеи. Я прыгал через них с разбега. И только одну траншею обошел: как-будто скошенные пулеметным огнем неприятеля, на дне ее лежали мертвецы.
Мне сказали правду: подальше, среди старых акаций, водилось множество галок. Превосходство этих птиц над городскими можно было заметить при первом же взгляде на их добротное оперение и гордый, независимый стан. Я прятался за крестами, выслеживая стайку, и стрелял почти без промаха. Не помню точно размеров добычи, но она была велика. Нас с Леночкой ждет небывалый ужин. Хватило бы только масла. Обвешанный галками, я не стал возвращаться прежним путем, а попросту перемахнул через забор. И здесь повезло: только-что я ступил несколько шагов, слышу, мне кричат с фургона:
— Садись, прокачу!
Оказывается, товарищ-политехник служит кучером в коммунхозе. Всю дорогу он прохвастался:
— Санитарам действительно скверно, а у меня работа чистая. Только за лошадьми смотрю.
Из чувства признательности я радовался вместе с ним. Зато в полчаса он довез меня до самого общежития.
Справившись со своими делами, я отобрал лучших птиц и пошел к Леночке. Странно, ее комната оказалась запертой. Пришлось возвращаться к себе. Голод меня одолевал и тем тяжелей было переносить ожидание. Прошел час, а может, и больше; чтобы как-нибудь отвлечься, я переписал несколько протоколов бюро ячейки... «Ну, теперь-то она дома». Что за оказия — дверь попрежнему под замком! Я сбегал на рабфак, посмотрел доску об'явлений — не на собрании ли Леночка? Но в этот день не было ни одного собрания. Так значит самому готовить ужин? Да, ничего лучшего не придумаешь.
На черном дворе, разбросав снег, я накопал глины. Было совсем темно. Дворик не освещался даже из окон. Народ спал.
Огонь разгорался медленно. Я приготовил тесто. Галки, покрытые глиной, лежали в печке, словно вылепленные.
Хорошо отдохнуть в ожидании ужина, раскинувшись на кровати и протянув ноги к теплу. Но я не воспользовался этими благами. Началось с маленького: хочется есть, галки сейчас поспеют, если Леночка к тому времени не придет, — ужинать мне или не ужинать? «Почему же ее все-таки нет?» Я стал вспоминать во всех подробностях события вчерашнего дня и чем дальше углублялся в воспоминания, тем тревожнее себя чувствовал. «О чем они уславливались? Может быть, он пригласил ее в гости или в театр?» За несколько минут мною была создана довольно стройная теория. Вчерашнее Леночкино усердие я об'яснял уже не иначе, как порочными побуждениями: попросту ей хотелось от меня избавиться. Они в театре. Я даже знаю ложу губпрофсовета во втором ярусе.
Но, нужно сказать, ни один из самых пессимистических вариантов не предусматривал возможности, что Леночка вовсе не придет ночевать к себе в комнату.
А случилось именно так.
Галки давно были готовы. Я с полчаса раздумывал, ужинать ли мне одному, и, наконец, с’ел трех птиц, выбирая, которые помельче. Огонь в печке еще не погас. Я все лежал на кровати и так, незаметно для себя, не раздеваясь, уснул. Уж очень я, видно, утомился, потому что спал беспросыпу и без сновидений до утра.
Собственная нога, обутая в сапог, было первое, что я увидел, открыв глаза. Она напомнила мне всю вчерашнюю ситуацию.
«Так поздно пришла, что постеснялась зайти» — думал я, поднимаясь и отряхивая измятую одежду. «Послушаем, что она будет брехать. Любопытно». С полотенцем в руках я отправился вниз к умывальникам.