Я заняла свободное место, положила себе кусок мяса и уткнулась в тарелку. Спина, ровная как штык. Вилка, нож, аккуратные движения, полные концентрации. На лице — штиль, в душе — шторм из грохочущего стресса.
А потом ко мне обратилась она.
Кровь в венах замерла. Время качнулось. Ее голос показался другим.
Совсем не противным…
Я медленно отправила в рот кусок мяса, проглотила вместе с ним все отчаянно рвущиеся наружу страхи и подняла глаза.
Конни чуть заметно улыбнулась и спросила, не желаю ли я попробовать салат с гребешками и манго.
— Твой любимый, — как бы невзначай добавила она.
Мои глаза забыли, что умеют моргать, и уставились на нее так, будто пытались разглядеть что-то сквозь ее кожу.
Я слегка качнула головой, отказавшись от предложенного блюда и вернула взгляд к тарелке. Но вместе с тем я будто избавилась от проклятия, мешавшего смотреть на нее.
Я посмотрела, увидела, и мир не рухнул. Не исчез.
Любопытство раз за разом начало брать верх.
И вот сейчас я исподлобья изучаю ее руки, ее скулы, ее губы, нос и глаза… и на ум приходят слова Дарьяны о том, что мы с Констанцией удивительно похожи.
Раньше я ни за что на свете не хотела этого признавать. И, возможно, оттого никогда не замечала поразительного сходства.
Но теперь…
Я чуть отклоняю голову влево и смотрю в зеркало, висящее на стене за ее спиной. Ловлю свое отражение. В груди вспыхивает праведный огонь, состоящий из гнева, печали и полного хаоса, но при этом мой взгляд совершенно спокоен. Он напоминает маску холодного безразличия. И я усмехаюсь сама себе. Возможно ли, что я сегодня чуточку безумна? Но меня это нисколько не пугает.
Перевожу взгляд обратно на Констанцию и отчетливо — болезненно — осознаю, что долгие годы была совершенно слепа.
Но если даже Дарьяна, чужой, по сути, человек, увидевший нас с Конни рядом первый раз в своей жизни, смогла заметить наше сходство, неужели зрение отца столь же невосприимчиво к правде, как и мое?
Констанция ловит мой заинтересованной взгляд. Она не знает, чем вдруг вызван столь пристальный интерес падчерицы. И внимание ее определенно смущает.
Но как бы я не хотела, я уже не могу перестать ее изучать. Страхи отброшены в сторону. Внутри кипит новое чувство. Неожиданно ощущаю на губах совершенно неведомое для себя бесстрашие.
Смех. Не знаю откуда он берется. В чем его причина. Я не могу сказать, что испытываю радость, но все же начинаю смеяться. Затем, успокоившись, вытираю салфеткой рот и небрежно отбрасываю ее обратно на стол.
— Дочка, с тобой все в порядке? — удивленно интересуется отец.
— Папочка, все просто прекрасно. — улыбаюсь я. — Просто меня вдруг пронзила странная мысль. — откидываюсь на спинку стула.
Конни берет в руки бокал с вином. Улавливаю легкое подёргивание ее пальцев. Она не знает, чего от меня ожидать? Неужели она меня боится? Эта мысль неприятно царапает позвонки.
— Папа, может, ты сможешь мне помочь решить одну загадку? — улыбаюсь, поворачивая голову на отца.
Я планировала все совершенно не так. Не так. Но в меня будто что-то вселилось, и оно захватило управление и телом, и речью.
— Конечно, Севушка, твой папа всегда тебе всем поможет, — отец выглядит чрезмерно довольным.
Только бы ты не знал, пап.
Пожалуйста.
— Папа, ты никогда не задавался вопросом, отчего твоя дочь гораздо больше похожа на твою вторую жену, чем на первую? — слышу, как Констанция давится вином. — Разве у тебя не возникали на этот счет подозрения?
Сама при этом внимательно смотрю на отца.
— Конни! — обеспокоенно вскрикивает папа, вскакивая на ноги и помогая своей супруге, которая пролила вино, и оно расползлось красными разводами по белоснежной скатерти и оставило следы на ее нежно-лимонном платье.
— Со мной все хорошо, Слав, — тихо отвечает Констанция.
А моя тонкая надежда танцует на скалистом выступе. Обнаженная, израненная, бесстрашная.
Отец возвращается обратно на свое место. Он больше не пытается смотреть мне в глаза. Я же беру чистую салфетку и молча передаю его ей. Она кивает в знак признательности, при этом я отчетливо считываю в светлых глазах ужас. И руки…ее руки теперь дрожат.
— Отвечая на твой вопрос, дочь, — деловым тоном, говорит папа, — Нет, никакие подозрения у меня не возникали.
Отпиваю пару глотков вина, и надежда бросается со скалы.
Мне даже не надо ничего больше спрашивать, чтобы понять то, что лежит на поверхности.