Я не зря общался с перебежчиками прежде и с пленными нынче. Все эпизоды пересказывать не буду. Список длинный, есть и сомнительные. Сказанного достаточно.
-- За измену Родине - повесить. Приговор привести в исполнение немедленно.
Матей, стоя на коленях на снегу, орёт:
-- Не виноват я! Сатана соблазнил! Бес попутал! Вот он (машет головой в сторону висящего тела)! Прельщал! Улещивал! Слаб я! Но искуплю! Трудами своими!
Этот прекращает суетится, едва петлю накидывают. На цыпочки становится. Пытаясь высказать какие-то волшебные слова, чтобы... ну...
Мда... опыт у парней есть, но мало. Отступая не глядя, один из вешателей промахивается мимо края лавки, валится на уже повешенного "братца". Тот, отклонённый подобно маятнику, качается назад. И своей мёртвой, но не ставшей от этого менее инерционной массой толкает лавку. Истошный крик полковника переходит в хрип. И резко обрывается. Позвонки сломались.
Люди вокруг смотрят на меня с ужасом. Одни - впечатлённые содеянным. Другие от понимания: на виселице три места. Кто будет третьим? Иные же истерично-радостно. Вот мы какие! Вот чего мы можем!
А вот спокойных, вдумчивых, даже и скучающих взглядов - нет. Плохо. Профессионалов - нет. Эмоции правят бал.
Впрочем, для того публичная казнь и задумывается.
Ваня, нашёл позитивное? - Переходи к третьему отделению.
-- Поп Василий. Пресвитер церкви святого Иоанна Крестителя.
Попа вытаскивают из церкви за моей спиной. Шустро спускают по крутым ступенькам каменной лестницы и ставят, как и предыдущих, на колени в снег. Поп сразу вспоминает, что "важнейшим из искусств для нас является кино". И начинает его "крутить". Не как "волшебник из голубого вертолёта", но тоже бесплатно.
Эмоционален, обличителен, пафосен. Языком владеет. Пока точный тычок охранника не заставляет прикусить.
В толпе слышны плач и крики. Масса народа, прежде отодвинувшаяся от крыльца, от места вынесения и исполнения смертных приговоров, теперь посунулась вперёд. Я слышу, как Охрим на верхней площадке лестницы, командует своим стрелкам:
-- Стрелы. Наложь.
Что ж, я не против народного возмущения. "Голову хорошо рубить когда она поднята". В первых рядах будут наиболее горячие. Всех мятежников так не выявить, но уполовинить полезно.
-- Ты, поп, приносил клятву верности Государю нашему. Как и все священнослужители в Святой Руси. Крест целовал. И своё крестоцелование порушил. Ты принимал клятвы изменнические воровскому князю. Ты окормлял злодеев, благословлял воров на дела воровские. Ты виноват трижды. Как человек, свершивший дела злодейские. Как пастырь, поведший паству свою по пути гибельному. И как сосуд благодати божьей, осквернивший частицу дара Его, бывшую в тебе.
Все слышали? Церковникам - три вины. Чимахай это чётко установил.
-- Посему приговариваю тебя, попа Василия, к повешению. Немедля.
Выдохлись. Все выдохлись. В толпе просто скулёж. Гридни, по большей части, смотрят тупо. А как там мои князья? - А так же, они тоже человеки. С прошлого вечера обход, штурм, бой...
Х-ха. А Миссионер смотрит напряжённо. Улыбочки доброй нет, но взгляд вполне. Что-то он соображает. Прикидывает, планирует.
Вот только на третий раз у моих палачей получилось правильно.
Попа поставили. Нет, не "на попа", а на лавку. Отошли-посмотрели. Стоит. Губы шевелятся. Молится, наверное. Один подошёл, лавку сапогом пнул. Народ ахнул. Негромко. Скорее даже облегчённо: "кино" закончилось.
Что ж, последние титры:
-- Идите, люди добрые, по домам, господа славьте, дела свои делайте. Кто в воровстве не участник - тому вовсе ничего. Остальным - по делам их. Вешать никого не хочу. Коли более крови не будет - и не стану. Идите.
Толпа рассасывается, командиры посылают гридней по службе. Миша, встряхнув кудрями и выбросив из головы только что произошедшее, убегает. Кандальник подзывает своего конюшего и негромко втолковывает:
-- Видел? Понял? У кого из наших чего из грабленного сыщется - рядом болтаться будет. И ты тоже.
А ко мне подходит Миссионер.
-- Да уж. Уделал ты местных. Удивил-удивил. Попа. Боярина ростовского из самых родовитых. И князя. Как шавок бездомных... Но я не об том. Сыскался тут человечек один. Знакомец мой. По Галичу. Вот он сказывает, что в там ныне...
Кубло. Боже мой, какое кубло! Но есть шанс поспеть.
Я уже восхищался интуицией Боголюбского? - во-от.
Но это уже другая история.
Конец сто сороковой части
copyright v.beryk 2012-2023
v.beryk@gmail.com