"Три тяжкие доли имела судьба,
И первая доля: с рабом повенчаться,
Вторая - быть матерью сына раба,
А третья - до гроба рабу покоряться".
Казимир не был, формально, рабом. Он - князь. Но положение его до обидного подчинённое. И вот такому, "на подхвате", нужно покоряться до гроба, как требуют венчальные клятвы, и рожать сыновей. По требованию пана нашего короля Болеслава Кудрявого.
Нищета, в которой она оказалось, была, отчасти, хуже, чем у Ингеборг. Та, "чтобы выжить, вынуждена была продавать свои платья и на вырученные деньги покупать себе пищу". Здесь нищим был её муж. Который сам существовал на "голодном пайке", на "милости" жадненького Кудрявого. Казимир сам продавал вещи жены. Или дарил их своим любовницам.
Очередные фаворитки князя назначались придворными дамами княгини, не скрываясь носили её вещи. Иногда просто воровали что-либо приглянувшееся. Пока было что.
После смерти Ростика, поражения мятежа Казимира и высылки в Вислицу, последние ограничения хотя бы внешней благопристойности отпали. Тихая мирная деревенская жизнь. В клубке злобных гадюк.
Дамы, занимаясь рукоделием, с удовольствием делились в её присутствии рассказами о любовных успехах её мужа. В простых и понятных терминах обосновывая отсутствие его интереса к ней, законной жене. Удовлетворяя капризы своих прелестниц, князь заставлял жену прислуживать им, даже пребывая с очередной своей "милой склонностью" в опочивальне на супружеском ложе.
Принять на руки сброшенную "милашкой" одежду...
-- Ты разложи там аккуратно. Тебе чего, трудно? Не испачкай, дура.
И, раскладывая за занавеской прежде собственное, а ныне уже "милашкино" платье, слушать скрип супружеской постели под супругом на какой-то девке. Не поднимая глаз, поблагодарить за милостивое:
-- Ну, чего встала? Иди отсюда.
Выскочить с красными от стыда щеками в прихожую, под насмешливые взгляды слуг. И - радоваться. Что отпустил, что не заставил "оказать мелкую услугу", вроде "подать в постель кубок вина для поднятия сил", не принялся делать ей следующего ребёнка под присмотром и комментарии "милашки", не...
Супруг имеет множество возможностей доставить супруге неприятных ощущений. Дядя "нашего всего" как-то заморил жену голодом насмерть в обычной сельской усадьбе на Псковщине. Заподозрил любовную связь с молодым гувернёром.
А уж тут-то... князь. Самовластный. Пусть только в границах деревеньки Вислица.
Смерть отца, единственного по-настоящему дорогого и уважаемого ею человека, была не только горькой личной потерей. Последняя защита от произвола мужа и Пястов вообще - исчезла. "Муж волен в жене своей". Она ожидала чего-то... ужасного.
Но ничего резко не изменилось.
Для резких действий нужны сильные эмоции, которых у Казика в отношении жены не было. Достаточно было не давать повода для их возникновения. "Жена да убоится мужа своего". Она... "убоялась". Старалась не нарываться, вести себя максимально тихо, незаметно, превращаясь потихоньку в "серую мышку".
Человеческая личность многослойна. Наросшая "мышиная шкурка" сдавливала прежний яркий сильный характер и острый ум, мучая их подобно волосам или ногтям, врастающим в кожу. Меняя, но не уничтожая. В РИ княгиня Елена сумела, после смерти Казимира, найти способ прекратить династическую войну в Польше и сохранить право на трон за своим сыном. В АИ получилось иначе. О чём позже.
К детям её не пускали, друзей-подруг у неё не было. На каждом шагу она сталкивались с презрением, с оскорблениями и утеснениями. В Вислице на это наложилась уже прямая нищета: Кудрявый срезал содержание мятежного братца. "Чтобы не бунтовал, дурень". А тот даже и имеющееся немногое предпочитал тратить не на жену.
"Если жена шопоголик, то муж голожопик". Здесь и без шопоголизма - все "голожопики".
И тут, вдруг... Подарки. Дорогие. Невиданные. Прямо ей. Которые тут же, на глазах у всех, очередная "милашка" мужа забрала себе.
Горечь новой жгучей обиды пробила скорлупу привычной апатии, наросшей на её душе за эти годы. Она разрыдалась у себя в светлице.
Отплакалась. Успокоилась.
"Плетью обуха не перешибёшь".
"Так судил господь".
Беспросветное, безнадежное существование. Ожидание конца. Сиди и жди. Когда ж, наконец, всё кончится.
"Апокалипсис" - мечта. "Страшный Суд" - манящее будущее.
Ничего сделать она не могла. Но внутри, в закоулках души, появилось полузабытое чувство. Надежда. На что-то. На "перемену участи". Хоть какую-то.
С братом Романом она была в отношениях неприязненных, после смерти отца, которого так глупо подвела добрачным сексом, у неё не оставалось во всём мире близких людей.