Выбрать главу

— А он что тут делает? — киваю на Аделиного босса.

Бывшая жена трет переносицу и протяжно стонет. Э, нет, детка, эти звуки предназначены только для моих ушей.

Никитос с наглой мордой, сложив руки на груди, смотрит на меня, стоя в дверях кухни. Фейс у него такой радостный, что подрихтовать хочется. Это я могу, ты, родная, только маякни.

Прохожу дальше по коридору, разуваюсь и кидаю куртку на тумбу. Аделия ахает. Ну простите, да-да, знаю, меня никто не приглашал, но вот такой я. Этот чмошник наверняка Аделию сначала отвальсировал, прежде чем зайти в ее дом.

Отвальсировал… какое нехорошее слово, порождающее череду опасных фантазий. Вальсировать Делю буду только я, так что, Никитос, готовь ноги, я тебе их переломаю, чтобы потом чужих жен не вальсировал.

— Так и че он тут ошивается? — быкую и бычку эту вырубить не могу.

Подхожу к боссу Дели, тот отступает назад и проходит в кухню, а там… романтика, пиздец… свечи, запахи. Чай и торт. Это я удачно заглянул на огонек, че.

— Никита тут живет, — произносит тоненький голосок позади меня.

Резко оборачиваюсь к бывшей жене и окидываю ее взглядом. Ах ты ж зараза маленькая! Стоит, улыбку прячет, губехи свои большущие и аппетитные кусает.

— Какого?.. — хриплю.

У меня не тот возраст, чтобы такие нервные переживания испытывать. Сердечко мое шалит, непокорное.

— В доме этом живет, Ром. На пятом этаже, — поднимает руки, предлагая мне успокоиться.

— Это нихера не объясняет, почему он в твоей квартире.

— Во-первых, — заводится детка, — у меня сел телефон, и я попросила у Никиты аккумулятор, чтобы его зарядить. Он принес, я решила угостить гостя чаем. Во-вторых, с чего вдруг ты вообще решил, что имеешь право устраивать мне допрос?!

Складывает руки под грудью, а я сглатываю, зависая на аппетитной груди. Ну держись, сучка. Без лифчика, в футболке из тонкой ткани. Свечи еще эти гребаные создают такое преломление света, что виднеются очертания сосков. И как давно этот хрен тут и сколько успел разглядеть? Мое это все, никому пялиться не позволю.

Подхожу к Деле вплотную, и в нос сразу ударяет ее запах. Родной такой, самый-самый близкий. Рецепторы сходят с ума, вопят о большем, но куда там.

— А ну брысь отсюда! — говорю тихо.

— Ром, ты не в себе? Это мой дом! Сам проваливай! — ершится.

— У тебя соски просвечивают, — сцепляю зубы с такой силой, что, кажется, скрип слышно даже на улице. — Поэтому брысь отсюда! Надень что-нибудь сверху. Шубу там, я не знаю. Или одеяло.

Деля прикрывает рот ладонью и стыдливо заливается краской, но сбегает. Возвращаюсь на кухню и сажусь за стол, аккурат напротив Никитоса.

Придвигаю к себе чай и тарелку с тортом, ем. Никитос повторяет за мной каждое движение. Буравим друг друга глазами. Идиотизм, знаю. Но устраивать разборку в доме Дели не хочу. Ни к чему это.

— Никитос, тебе пора, друг, — киваю на дверь. — Вечер томный, и ты сейчас тут третий лишний.

Он крутит в руках ложку и смотрит внимательно на меня.

— Томным он был. Пока не появился ты и не испортил все.

Ах ты ж, сука! Драконишь меня, хитрая сволочь. Ведусь, как дебил. Встаю со своего места и прохожу мимо него.

— А ну пошли выйдем.

Тот разминает шею и с готовностью поднимается.

— Эй! — нервно вскрикивает Деля. — Вы куда?

— Дель, мне твой начальник тачку поможет откопать. Замело ее пипец как. Да, братка?! — тяжело кладу Никите ладонь на плечо и продавливаю пальцами над ключицей.

Кривится, но не жалуется.

— Конечно, Аделия, не переживай. Я помогу Роману и вернусь.

— Это вряд ли, — уже ему на ухо.

Выходим на улицу. Тут нихера не видно, света нет. Только общие очертания, и на этом все:

— Отвали от нее, — начинаю с ходу. — Моя она, понял? Была и есть.

— Твоя с тобой бы жила. А она свободная, — хмыкает.

— Не лезь, Никит, — злюсь. — Насрать мне на то, что там в паспорте. Аделия — моя жена и моя женщина. Тебе не светит ничего. Так что иди свети где-то в другом месте.

— Неправильно ты говоришь, Ром, — передразнивает меня. — Не обломится теперь тебе тут.

И все, пиздец. Срываемся и налетаем друг на друга, как бешеные псы. Метелим друг друга, но без жести. Обычная пацанская разборка.

— Милиция! — верещит старческий голос с первого этажа. — Ироды, что же вы творите!

— Рома, Никита! — о, а это уже Деля. — Остановитесь!

Выскочила на улицу в чем была, дуреха! Растрепанная, полуголая!

— В дом зайди! — командую. — Простудишься!

— Зайду, если успокоитесь.

Отшатываюсь от Никиты, подхватываю Аделию на руки и утягиваю в подъезд. Бить по морде это, конечно, круто, но голые ноги моей бывшей на снегу — просто верх пиздеца.