Ответ очевиден. И я не хочу, чтобы ему было так больно. И наверное, я могла бы предложить ему обезболивающее в виде моих объяснений, но примет ли он их?
Захочет ли слушать?
Очень сомневаюсь.
А может, стоит попробовать? Достаю телефон, медитирую на его номер.
Но что написать? Ах да. Телефон — это его подарок. И теперь я, наверное, должна его вернуть?
Набираю сообщение… Долго подбираю слова. Всё не то. Либо слишком сухо, либо слишком сопливо.
Отбрасываю телефон, так ничего и не отправив.
Звонок в дверь. Кто это может быть? Игорь? Больше ведь никто не знает, что я здесь.
Смотрю в глазок — курьер. Точно Игорь что-то прислал. Зачем? Сказала же, ничего не нужно.
Открываю, мне вручают огромную корзину цветов, и коробочку.
Курьер уходит, а я обалдело пялюсь на эти дары.
Сердце тревожно вздрагивает и начинает трепетать. Потому что я понимаю, это не Игорь!
Роняю слёзы на нежные и такие ароматные ландыши, затерявшиеся среди благородных роз.
А в коробочке пирожные, точно такие, какими Гордей меня кормил в последнюю нашу ночь в гостинице.
Чувствую, как в груди оттаивает тот ледяной комок, в который превратилось моё сердце под его взбешённым полыхающим взглядом в тот вечер у ресторана.
Губы растягиваются в невольной улыбке…
Но как такое возможно? Откуда он узнал, что я здесь? И я ведь правильно поняла, что это намёк на будущее, которого ещё вчера не предполагалось между нами?
Или это прощание и красивая точка? — снова грустнею.
Всё равно странно.
Набираю Игоря. Быть может, они виделись? Иначе, откуда Гордей бы узнал этот адрес?
Но телефон у Игоря недоступен.
Позвонить Гордею? Отчего-то не решаюсь. Если он знает, где я, пусть просто приедет. Я буду ждать.
Телефон вздрагивает входящим вызовом.
Оу, бабушка! Я и забыла о её приезде, если честно. Дурында.
— Доброе утро, бабуль! — стараюсь звучать бодро.
— Какое утро! Обед почти на дворе! — отзывается недовольно. — Мы уж в город въезжаем. Говори, где встретимся?
— Ох, — торможу я, понимая, что в центр быстро не доберусь. — Бабуль, а приезжай ко мне.
Быстро рассказываю ей, что проблема с жильём для меня на первое время решена. Называю адрес. Этот жилой комплекс как раз находится со стороны въезда в город, и бабушка с соседом должны проезжать мимо.
— Ну что ж, встречай, мы уже близко.
Подрываюсь, начиная носиться по квартире, как угорелая. Бабушка сейчас прибьёт меня за то, что я ещё не протёрла пыль, продукты, которые Игорь вчера привёз, не разложила в холодильнике по полкам, постель не заправила. Да и сама похожа на чуму!
А-а-а!
Всё убираю в режиме электровеника, как когда-то в детстве, когда забывала выполнить бабушкины поручения и начинала всё делать в последнюю минуту.
Снова звонок от бабули.
— Ну и где ты есть? Я ж тут в ваших коробках городских не ориентируюсь.
— Я бегу, бабуль, стой на месте!
Встречаю бабушку на остановке. Бросаюсь в её тёплые объятия.
— Я так соскучилась, бабуль.
Замираем с ней на пару секунд.
— А ты чего это худая такая стала? — сокрушается бабушка. — Совсем ничего не ешь, или есть нечего?
— Да всё нормально, ба, — вздыхаю.
— Ох уж эта молодёжь. С вашими сердечными диетами! На нервах поди аппетит пропал? — смотрит пытливо.
Я только неопределённо пожимаю плечами. Слишком хорошо меня бабушка знает, поэтому спорить бессмысленно.
— Ох ты ж горюшко моё, — качает головой, — ну пойдём, пожалишься бабке. Может, чего умного посоветую. Да хоть откормлю тебя, селёдку!
— А это что? — только сейчас обращаю внимание на две тяжеленные сумки у ног бабули.
— Гуманитарная помощь, что же ещё. Бери и пошли.
Мы пьём чай с пирожными.
Бабушка придирчиво рассматривает квартиру, недовольно кривит нос, когда замечает пыль.
— Я только вчера поздно вечером сюда въехала, — оправдываюсь я. — Не успела ещё убрать.
— И откуда такая щедрость? — хмурится бабушка. — Уж не от того ли женатика, о котором Танька пела? — прищуривается пытливо.
— Не от него, ба…, — смотрю виновато.
— То есть женатик всё же есть? Ну давай, внуча, рассказывай, что у тебя тут за страсти?
И я рассказываю. Всё как есть, ничего особенно не приукрашивая. Что тут скажешь, ситуация некрасивая, с какой стороны ни посмотри.
Бабушка молчит. Не ругает, не жалеет.
И мне становится совсем не по себе от этой напряжённой паузы.
— Я знаю, что сама дура и во многом виновата, — вздыхаю покаянно.