Глава 51
Гордей затягивает меня в какую-то тёмную комнату. Не успеваю и ойкнуть, как оказываюсь распята у стены. Губы его безжалостно обрушиваются на мои, и всё что мне остаётся, принимать этот ураган и молиться, чтобы не сгореть в нетерпеливом огне этого невозможного мужчины.
— Малышечка моя, я соскучился, — шепчет, прикусывая мочку моего уха. — Хочу тебя, просто сдыхаю.
Его наглые руки задирают мою водолазку вверх, дёргают вниз чашечки лифчика, выпуская на волю уже давно ноющие соски, Гордей зарывается с блаженным стоном в мою грудь. И теперь его поцелуи обжигают чувствительную кожу.
— Троечки мои любимые, — шепчет, слепо зацеловывая.
Прикусывает сосок.
Я невольно вскрикиваю от невозможно острых ощущений, но тут же его ладонь зажимает мои губы.
— Тише, тише, — уговаривает. — Если твоя бабка сюда ворвётся, боюсь остаться без некоторых жизненно важных органов.
При упоминании бабушки сладкий дурман на пару мгновений развеивается.
— Нет, Гордей, прекрати! — отчаянно начинаю отбиваться от этих нахальных рук и губ.
— М-м-м! А ты вся в бабушку, да? — страдальчески стонет Гордей мне в шею. — Жестокая девочка.
— Не хнычь, — улыбаюсь. — Отвезём бабушку, вернёмся, и я буду вся твоя.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Поднимает мою ладонь, целует в колечко.
— А что это за комната? — спрашиваю, оглядываясь в полумраке.
— Моя старая комната, — отмахивается небрежно.
— Включи свет, пожалуйста.
Послушно щёлкает выключателем. Загорается неяркий свет.
Оглядываю весьма просто обставленную комнату. Кровать, застеленная серым покрывалом, в цвет ему плотная штора, ковёр. В углу турник, письменный стол, книжные полки.
Подхожу ближе. Замечаю на шторе круглую дырочку.
— А это что? — спрашиваю с улыбкой.
— Ну, это я курил в окно, и потом за это палево получил от отца таких звездюлей, что еле вывез, — усмехается Гордей лукаво.
— Так ты рос хулиганом? — прищуриваюсь я.
— Ужасным, — кивает, складывая руки на груди.
— Теперь понятно, откуда в тебе столько наглости. Ой, а это что? — стягиваю с полки старый альбом.
Открываю. Детские фотографии Гордея. Сердце пропускает удар, когда я смотрю на фото с его последнего звонка. Такой он здесь молоденький, улыбчивый, вихрастый, с красной лентой через плечо. А улыбка всё такая же лукавая, и ямочка на щеке.
— Ну что, влюбилась бы ты в такого плохого парня? — шепчет на ухо сзади.
— Влюбилась бы, без вариантов, — признаю я.
— Поздравляю, сейчас тебе досталась улучшенная версия. Тогда я был тем ещё балбесом.
Перелистываю альбом в самое начало. А здесь нечёткое старое фото молоденькой женщины с младенцем на руках.
— Это Людмила Степановна? — удивляюсь я. — И ты?
— Да. Непохож?
Всматриваюсь в черты малыша, и сердце начинает ускоренно биться. Похож. Такой сладкий, розовощёкий мальчик. Я бы очень хотела такого же. Рано? Да, бабушка права. Не прямо сейчас. Но когда-нибудь обязательно.
Листаю в конец альбома. И снова открытие, теперь уже неприятное. Гордей с девушкой. Красивой. С русой косой до пояса. И черты знакомые. Присматриваюсь, но Гордей резко захлопывает альбом.
— Это Наталья? — вдруг доходит до меня.
— Да, — цедит холодно.
И на меня снова обрушиваются воспоминания обо всех моих сомнениях.
— Она была красивая, — произношу задумчиво. — И сильно изменилась внешне.
— Не только внешне, — кривится Гордей.
— Ты мне ничего так и не рассказал, — выдаю с претензией, которую не удаётся скрыть.
— Что ты хочешь знать? Спрашивай.
— Ребёнок…
— Его не было, — отрезает. — Это выдумка твоей мамаши и Натальи. Они подкупили врача, чтобы тот водил меня за нос.
— Но это же…, — поражаюсь я.
— Подло? — усмехается. — Ну вот теперь ты понимаешь, что такое Наталья.
— Ты сказал, что завтра всё решится с разводом. Но это же невозможно так быстро?
— Снегурка, всё возможно в нашем мире, если есть нужные связи и деньги. Я хотел по-человечески, но Наталья решила по-другому. Поэтому теперь так, — зло разводит руками.
— Понятно.
Ловлю его взгляд и наконец делаю то, чего так хотела всё это время: бросаюсь ему на шею, “закутываясь” в его объятия, как в защитный кокон.
— Я тоже очень скучала, — всхлипываю от эмоций. — А с Игорем всё было не по-настоящему.
— Я знаю, — целует меня в макушку. — Но крышу мне оторвало знатно. Не делай так больше, пожалуйста…, — звучит ранено его голос.