— Игорь там с Танькой, — всхлипывает опять. — Они там…, — недоговаривает, снова ревёт.
— С Танькой, значит? — закипает всё внутри. Лучше бы откинулся, урод!
Моя личная драма смешивается с чувствами этой чистой обманутой девочки, и меня кроет по полной. Хочется пойти в домик, вытащить её женишка на снег и доделать то, что недоделал с Наташкиным хахалем. Но… кому оно нужно.
— Так, пошли отсюда, красавица, — пытаюсь поднять девочку на ноги, но стоять она не может.
Ну и ладно, подхватываю её на руки.
— К-куда мы, — рвано всхлипывает она, утыкаясь в моё плечо.
— Тихо! Всё, не боись.
Усаживаю её на пассажирское сиденье, уже хочу запрыгнуть на своё место, но вспоминаю про пакеты с продуктами, которые сиротливо стоят на террасе.
— Ах да. Надо забрать, — бормочу себе под нос. — Хрен вам Снегуркины подарки. Снег жрите, уроды, — кидаю в сердцах и уношу всё это добро в машину.
— А мы сейчас с тобой, Снегурка, свой праздник устроим. Не реви, прорвёмся!
Глава 6
Доезжаем мы не так быстро, как хотелось бы. Метель усиливается с каждой минутой, и дороги практически не видно. Спасибо моему полному приводу, иначе мы бы тут застряли наглухо.
Машина Снегурки стоит заметённой так, что её уже и от сугроба с трудом отличить можно.
Интересно, а её “хороший парень” сейчас что думает? Или он даже рад будет, если девочка в лесу в зимнюю ночь сгинет?
Если бы я уехал сейчас, она бы тут так и валялась на снегу, пока в сосульку не превратилась? Она и так перемёрзла, перенервничала, а теперь её вообще добить решили?
Опять в груди поднимается волна злости. Что ж это за “любовь” такая? Не, ну решил ты с девкой другой развлечься, базара нет, но зачем так-то? Ты же должен башкой понимать, что малышка сейчас в таком состоянии может глупостей наделать? И метель на улице ты не видишь? Или тебе со своей кобылы слезть некогда, чтобы в окно посмотреть?
Оглядываюсь на девчонку. Она совсем поникла, зарылась лицом в ворот пальто, не плачет уже, но так жалобно дышит, что лучше бы ревела.
Хочется сказать ей, что не стоит её слёз этот мудак, что нужно плюнуть на него, растереть и забыть, но…
Знаю по себе. Сказать легче, чем сделать. Обида душит, ревность, боль от предательства не хуже удава. И рад бы скинуть этот морок, да не выходит.
Поэтому молчу, не трогаю девчонку. Это нужно пережить, переболеть, а по-другому не работает.
Останавливаюсь у крыльца своего не слишком приветливого домика. От всякой новогодней мишуры я сознательно отказался. А теперь жалею. А ещё судорожно соображаю, что в домике конкретный бардак. Внизу ещё сносно, сюда я редко спускался, а вот в спальне… Там я буйствовал от души, выливая свою пьяную агрессию на мебель и стены.
Ну что ж теперь, всё лучше, чем в сугробе праздник отмечать. Кстати, смотрю на часы. О, до Нового года осталось всего полчаса. Надо торопиться.
Открываю пассажирскую дверь.
— Ну что Снегурка, тебя отнести или сама пойдёшь? — трогаю девочку за руку.
— Что? — поднимает она на меня заплаканные глаза.
— Так, понятно. Пошли, — вытаскиваю её, подхватываю на руки.
Ох, как давно я девок не таскал. Но такую красоту грех на руках не носить. Особенно, настолько потерянную.
Что-то мне подсказывает, если бы девочка пришла в себя, то не позволила бы чужому мужику так поступать, а она молчит, смотрит только вокруг отрешённо.
Плохо это. Надо девочку в чувства приводить.
Усаживаю Снегурку в кресло, возвращаюсь за пакетами. Ох, как хорошо, что Снегурка мне попалась хозяйственная. Хоть с голоду не помрём.
Подкидываю в камин дров, подвигаю кресло с девушкой ближе к огню. Сажусь перед ней на корточки.
— Ну что, давай раздеваться, Снегурка?
— Ч-что? — кажется, оживает на секунду, возмущённо сводя домиком брови.
— Пальто давай снимем и обувь, — уточняю с улыбкой. Я бы не против продолжить и оставить тебя, красавица, совсем без одежды, но… Нельзя. — Если холодно, я тебе плед дам, укутаешься.
Кладу на подлокотник кресла свёрнутый плед, снимаю с неё сапожки. Ножки такие аккуратные, пальчики с розовым лаком на ногтях просвечивают через капрон колготок.
Ножки эти совершенно ледяные. Растираю их немного ладонями, подставляю стульчик, укладываю на него ступни девчонки, чтобы ближе к огню грелись.
Дальше помогаю расстегнуть пуговицы на белоснежном пальтишке, к слову сказать, очень тонком, скорее осеннем. Как она ещё не околела в нём, чёрт возьми. Отлупить бы её за беспечность, но… такую красоту лупить нельзя.
Стягиваю с девочки пальто, замираю, наткнувшись взглядом на манящее декольте, во рту тут же становится сухо, а кровь вся стремительно утекает в одно конкретное место и начинает там болезненно пульсировать.