— Что ты делаешь?
Нет, я его не боюсь. Скорее безмерно удивлена и крайне обеспокоена. Пугает больше непогода.
Давид подходит ко мне, сильно дергает. Жест злой, гневный. Запястье горит и колет иглами. Поскользнувшись, упираюсь в грудь. Первое желание убрать ладони, так сильно колотится его сердце. Стук нечеловеческий, слишком громкий и гулкий. Лицо исхлестано дождем. Глаза блестят в тусклом свете фар.
Он молча наклоняется подхватывает под задницу и сажает на капот. Движения ровные, сильные, отточенные. Расталкивает ноги, вклинивается и так сильно бьется бедрами в промежность, что становится больно.
— Дина, — рычит на ухо и, как ни странно, при ужасном шуме слышу каждый звук, — я не знаю, что ты со мной делаешь. Я безумно зол, растерян и взбешен.
— Я ничем не помогу.
— Так не прошу, — рывок и руки на моих бедрах. — Мне хочется наказать тебя.
Не успеваю возразить. Раскат грома раздается совсем рядом. Визжу и пытаюсь выбраться из оков обезумевшего мужа. Скольжу по металлу, юбка промокает насквозь. Холодная жестянка жалит холодом задницу.
— Извращенец, — перекрикиваю шум стихии. — Ты абсолютно ненормальный придурок.
В запале луплю Давида по щекам, груди, даже в волосы пытаюсь вцепиться. Барский словно ничего не чувствует, как одержимый тащит мокрую, мгновенно ставшую тяжелой и липкой ткань по бедрам вверх, заставляя меня дрожать еще больше. Он не слышит, не реагирует.
Я всерьез опасаюсь, что он окончательно съехал с катушек. Он меня выводит страшно, ору как ненормальная и запускаю ногти в его напряженную шею. Показавшаяся кровь приводит в чувство. Вспышка молнии озаряет кровавые струйки, которые тут же с водой смешиваются, расползаясь по коже.
— Дикарка, — глаза Давида чернее ночи. — Лютая. Неистовая дикарка.
Гул деревьев приводит меня в ужас, ветер усиливается. Мне кажется мы в эпицентре непогоды. Дождь хлещет со всех сторон. Мне кажется, что он не только по коже крупными каплями стекает, ощущаю будто он под кожу проникает.
Барский больно оттягивает волосы. Дергает на кулак, заматывает так сильно, что головой не могу пошевелить. Он меня не целует. Он кусает губы до сильной боли. На мгновение окатывает жгучий жар, но Давид не дает ему распространиться по телу. Запускает язык и принимается в прямом смысле иметь мой рот. Поцелуй вторжение. Поцелуй как оружие массового поражения и спасения от него нет.
Впервые в жизни слышу животный стон Давида. Барский пожирает меня, звучит на самых низких нотах. Он как дорогой коллекционный автомобиль урчит. Не успеваю прочувствовать, потому что через мгновение ткань на груди распадается надвое. Давид разрывает одежду в клочья, не отрываясь от моих губ.
Дождь заливает голую грудь. От холода соски мгновенно твердеют. Давид не дает опомниться и с силой заваливает на спину. Набрасывается и жестко сминает.
— Больно.
— Я хочу, чтобы тебе было больно, Дина, — демонический взгляд палит насквозь. Барский впивается горячим ртом, всасывая вершину. Симбиоз холода и нестерпимого жара поджигает, подбрасывает. — Ты, сука, Барская. Ненавижу тебя.
— Я сильнее тебя ненавижу, — тащу за волосы назад. — оставь меня в покое. Я разрываю контракт. Пошел ты куда подальше.
— Конечно, — треск кружев. Мои трусы скомканные и влажные летят в сторону. — Но прежде я тебя разорву.
Пугаюсь так, что ор на всю округу поднимаю.
— Кричи, — подстегивает бес, — громче!
— Маньяк, руки убери!
Визжу, брыкаюсь и отталкиваю. Гром гремит сильнее, молнии ослепительнее сверкают. Погода бесится. И я вместе с ней. Неизвестно кто сильнее. Барский зажимает подбородок, вспышкой озаряет перекошенное лицо. Он как посланник дьявола смотрит, в глазах чернота. Он мокрый и горячий. Жжет, липнет.
— Уже не уберу, Дин. Поняла? Поздно.
— Пошел ты, Дава! Ненавижу.
Волосы превратились в паклю, одежда разорвана, бесстыдно задрана. Я распятой лежу под мужем в эпицентре стихии. Он зверь. Даже погода ему помогает. Он гребаное порождение смерча.
— Сколько «ненавижу» сегодня прозвучит, Дин? Ну! — понукает, как лошадь. — Говори.
Бессилие уничтожает. Мне хочется его ударить. Сильно и больно. Но мне не вырваться. Выгибаюсь дугой, почти сбрасываю. Рвусь, мечусь и беспощадно теряю силы.
— Что тебе нужно? Что?!
Руки рывком за голову, наваливается грубее. Буквально распластывает. Не пошевелиться. Под оглушительный свист целует, кусает кожу. Лижет, сосет. Оттягивает мочку, прижимается губами к уху.
— Выебать тебя хочу, — грубо толкается бедрами. По мне будто стальным поршнем шарашит. У него стояк каменный. — Сильно и больно. Чтобы знала, сука, как перед Вороном жопой вертеть.