Меньше чем через десять минут выскакиваю из дома при полном параде: в костюме, любовно отглаженном Женей. Я ведь никогда не просил ее этого делать. Она сама отказалась от всякой прислуги в доме, твердо решив заниматься хозяйством самостоятельно.
Не надо было ей этого позволять. Мало того, что сам допустил, что жена превратилась в домработницу, так еще и ее уход теперь ощущается острее.
— Веня, — окликаю водилу, начищающего мой новеньки Урус, — я разве не сказал вчера: не выпускать Евгению Владимировну с территории?
— Но она угрожала! — тут же обороняется.
— Поверь, я не ограничусь пустыми угрозами, если ты сейчас же не найдешь мне мою жену!
— Так чего ее искать? Давайте отвезу вас к ней, делов-то?
Осекаюсь. Я был готов убивать голыми руками, пытать людей, чтобы вытрясти ее местоположение, представлял, как подключаю все свои связи, чтобы найти свою жену, а он…
— Ты знаешь, где Женя? — удивленно хмурюсь.
— Конечно, — пожимает плечами Вениамин. — Она была так настойчива, хотела уйти. Видно, что плакала много. А я, знаете же, Герман Валерьевич, не терплю женских слез. Вот и отпустил ее. Даже такси вызвал. Знакомого своего. И попросил, чтобы он присмотрел, куда это наша юная барыня в слезах собралась.
— И куда же?
— В церковь.
— Куда?
— В храм божий, Герман Валерич.
— Неужто там и осталась?
— Нет. Затем в ломбард заглянула, и в какой-то сталинке на окраине скрылась от моего человечка, — цокает языком, на меня глядит с укоризной. — Сильно вы ее похоже обидели, Герман Валерич. Негоже так с женой, да еще с таким ангелом, как наша Женечка. Я вот Любку свою тридцать лет на руках носил. И все равно, когда не стало ее, показалось, что недолюбил. Помяните мои слова, однажды поймёте, что мало было и за каждую минуту в ссоре грызть себя станете.
— Вень, честно, без твоих нравоучений хреново. Поехали, покажешь в какую она там сталинку от меня спряталась. Да по пути в аптеку заедь, купи чего от похмелья: голова трещит, — отшиваю я старика, а сам всю дорогу над его словами думаю.
Очень уйти хотела. Видно, что плакала. Как же можно было так ее обидеть еще и напугать своей пьяной выходкой, урод!
В груди грохочет от страха, что я дурак мог так просто потерять ее. Пусть не любимая, но она моя. Родная. Она семья моя. А я ее. У нее ведь кроме меня совсем никого не осталось.
Веня тормозит у ветхой трехэтажки в пригороде. Очевидно она сдала в ломбард кольцо обручальное, — больше она золота не носила, — и сняла жилье в этом гадюшнике.
Сердце того и гляди расколошматит ребра от бешеного желания сорваться и пойти по квартирам в поисках своей жены. Да только понимаю, что по добру она со мной не пойдет. А по-плохому я ее и без того уже напугал.
Пусть остынет пару дней. Тогда на свежую голову еще раз поговорить попытаюсь.
Она девочка не глупая, матери моей звонить не станет — знает, что у нее со здоровьем не очень. Необратимых поступков делать тоже не будет — она перестраховщица такая, что я удивлён, с какой решительностью она из дома ушла. Так что можно ее оставить на пару дней — не пропадёт.
Однако решиться уехать не могу. И кажется дело вовсе не в том, что я боюсь остаться без ее вкусной еды и отглаженных рубашках. А в том, что этой ночью я испытал нечто, чего еще никогда не испытывал ни с одной женщиной…
Это без преувеличения было что-то новенькое. Словно я получил удовлетворение не только физическое, но и моральное.
Я смотрел на нее. Как она подпрыгивает на мне. Как разлетаются ее длинные волосы от каждого моего толчка. Как она стонет. Как покачивается ее небольшая, но оказывается очень красивая грудь. И будто впервые видел свою жену.
Оргазм был настолько мощным, что я кажется отключился сразу после.
Неужели все дело в ней?
Но это ведь был далеко не первый наш секс. Однако в этот раз я почти не сдерживался. Просто был собой. Впервые с ней…
Я понял. Походу я крепко так влип.
Глава 5. ОНА
— Вы приняты, можете выходить со следующей недели, — звучит в трубке голос менеджера из Мака.
— А можно раньше?
— Я посмотрю расписание и дам вам знать, — соглашается приятная на первый взгляд девушка, с которой я познакомилась пару дней назад на собеседовании.
Благодарю ее и кладу трубку первая. Звонок о трудоустройстве застал меня на полпути в ванную, и надо срочно смывать голову, краска уже начала припекать кожу.
Наконец смотрю на свой новый цвет волос в зеркале. Теперь я брюнетка, чтобы и близко не быть похожей на его потаскуху. У меня даже слез не осталось. Холодное желание выкинуть из жизни все, что было связанно с ним.
Кроме… складываю руки на животе. Я совру, если буду делать вид, что мысли об аборте не возникали в моей голове. Все же начинать с чистого листа куда проще, когда ты несёшь ответственность только за свою жизнь. Но я просто не смогла отказаться от того единственно хорошего, что мне оставил мой муж. Мой малыш. Я позабочусь о тебе. И никакой отец нам не нужен!
Беру в руку ножницы и одним точным движением отрезаю себе челку. Затем извернувшись срезаю почти половину длины своих волос и сквозь слезы смотрю на свое отражение. Кривовато, конечно. Подзаработаю денег и схожу в парикмахерскую. За то теперь я совсем другой человек!
Следующий пункт в моем плане новой жизни вызывает во мне протест голосом воспитавшей меня в строгости бабули. Но если не сделать этого сразу, — в состоянии аффекта, так сказать, — то потом я вряд ли когда-нибудь решусь.
Мне нужно переспать с другим мужчиной!
Чтобы моему неискушенному сознанию перестало казаться, что мой муж единственный на свете. Чтобы я перестала думать о нашей последней проведенной ночи…
Это было так грубо и… естественно одновременно. Будто я впервые увидела его настоящего.
Такому мужчине как Герман определенно куда больше подходит именно эта жесткая манера, нежели неестественная осторожность, с которой он всегда прикасался ко мне.
Стыдно даже самой себе признаваться, но мне понравился настоящий Герман: повелительный и жесткий. Я действительно почувствовала себя женщиной, когда он…
Стоп! Хватит, Евгения! Больше никогда! Он никогда и пальцем ко мне не прикоснется!
К вечеру я уже полностью готова вычленить из своей головы мысли о том, что мой муж единственный человек, с которым я могу заниматься сексом. Шоколадного цвета волосы собраны в конский хвост, чтобы не было заметно косяков моей неумелой стрижки. Длинная челка аккуратно уложена. На глазах винно-черный смоки-айс, — да я умею краситься, и у меня даже имеется кое-какая косметика, но бабушка всегда очень критиковала меня за это. Поэтому, когда ее не стало, я больше не нашла сил с ней спорить.
— Сегодня простишь меня, бабуль? — грустно улыбаюсь своему отражению в зеркале. — Смотри, кажется я похожа на Ариану Гранде.
Смеюсь, проглатывая слезы, и позирую в зеркало. Как мне ее не хватает. Да признаться сейчас мне не хватает хоть кого-нибудь. Все мои друзья остались в деревне. А в Москве некогда было обрастать знакомствами: я была слишком занята ролью «идеальной жены». В итоге кроме Германа и его мамы никого и не осталось. Вернее, теперь и Германа не осталось. А тете Люде я не могу позвонить, она по голосу поймёт, что у нас что-то случилось. У нее и без меня сердце барахлит последнее время.
Так что придется выполнить миссию под кодовым названием «клуб» в гордом одиночестве. И с высоко поднятой головой.
Напоследок еще раз оцениваю свой внешний вид в зеркале, и удовлетворенно кивнув, выхожу из квартиры. Платье сидит идеально, красиво облегает мою фигуру и подчеркивает все достоинства. Это он подарил. Но поводов носить его я так и не получила. На рабочие ужины он ходил один. Вернее может и не один, но точно без меня. А праздники типа дня рождения и нового года мы в силу обстоятельств праздновали по отдельности, либо вообще не праздновали.
Не удивлюсь, если это платье выбрала для меня какая-нибудь его очередная секретарша. И с одной стороны меня воротит от этого, но с другой — будет лишним напоминанием, зачем я пришла в клуб. Да и, признаться, вариантов клубных нарядов у меня все равно больше нет.