Честно говоря, я думала, что мы будем спать вместе, на одной кровати. Ну, то есть, может и не спать, но спать — вероятнее. Мне бы не было так страшно, будь я не одна.
— Это что? — спрашиваю я, рассматривая его ношу. Раскладушка довольно смешная, с цветастым тонким матрасом и пружинами под ним, между двумя железками кто-то примостил комплект постельного белья.
— Раскладушка, конечно, — невозмутимо отвечает Егор, стоя в дверях.
— А зачем? — спрашиваю я, еще более бессмысленно смотря то на него, то на раскладушку. Что ж, вот теперь я точно чувствую себя испорченной девчонкой перед невинной ромашкой. Я намекала на одно, он понял второе, в итоге мы получаем третье.
— Чтобы ты чувствовала себя комфортно и не стеснялась, — он пожимает плечами и заходит, наконец, в квартиру. Я отхожу на пару шагов, чтобы дать ему место для маневров и упираюсь спиной в стену.
Что ж, меня официально загнали в угол, и в прямом и в переносном смысле.
В итоге мы решаем поговорить за чаем с очередной выпечкой, потому что спать еще как-то рано.
Егор чувствует себя, как дома, запивает наполеон чаем и блаженно жмурится.
— Какой у тебя любимый торт? — спрашивает он.
— Какой я люблю печь, или какой я люблю есть? — улыбаюсь в ответ.
— И то, и другое.
Я задумываюсь. Помню, мы с бабушкой пекли наполеон довольно часто, потому что это очень вкусный, но при этом бюджетный торт, особенно если заменить масло маргарином. Помню, как она учила меня делать заварной крем, всегда подчеркивая, что вот в него всегда нужен кусочек масла, нельзя его ничем заменять, иначе всё испортим. Крем в торте — это очень важно.
Мой наполеон
потом смотрим фильм в обнимку, и только спустя пару часов, я стелю ему новое белье на ту самую недокровать. Конечно, она оказывается очень хлипкой и жесткой, но дивана тут отродясь не было.
— Тебе удобно? — с сомнением смотрю я на Егора, который исследует раскладушку, завалившись на нее. Ну, как минимум, она короткая, это сразу видно по тому, как его босые ноги свисают на пол. Я сдерживаю улыбку.
— Не очень, — кряхтит Егор в попытке повернуться.
Кровать издает жалобные скрипы и грозится сломаться прямо сейчас и здесь, но пока этого не происходит, так что я с интересом наблюдаю попытки Егора ее все-таки доломать.
— Это не раскладушка, это такая штука с гвоздями, на которой йоги лежат, постигая страдания, — говорит он, наконец, и в тот же момент раскладушка каким-то невероятным образом складывается вместе с лежащим на ней Егором. Видимо, он неудачно повернулся, а раскладушка поспешила этим воспользоваться.
— Да это какой-то бой за сон, — смеется он, выбираясь из железной конструкции.
— Учитывая, что она тебя схлопнула почти пополам, у нас есть победитель!
Мы еще очень долго смеемся, пока Егор воюет со странной хлипкой конструкцией, но, в конце концов, все-таки опять укладывается спать. Это немного портит мое настроение, а чуть позже я понимаю, что страх темноты никуда не делся. Вот она, клубится в углах, заставляя меня нервничать.
— Егор, мне всё равно страшно, — жалобно говорю я в надежде, что он еще не уснул.
— Давай я лягу к тебе? Не буду приставать, честное слово, — отвечает он через минуту, видимо, что-то обдумав и решив для себя. Но эта фраза меня удивляет на столько, что я отвечаю буквально первое, что пришло в голову.
— Да я вообще жду, когда ты приставать начнёшь…
Я даже зажмуриваюсь, когда произношу это. Куда делась милая девочка Эмма, которая никогда не делала первого шага, считая, что это прерогатива мужчины?
— Серьезно, что ли? — Егор отвечает не сразу, и голос его звучит очень удивленно.
— Блин, ну конечно!
Смех моего дровосека в темноте звучит как награда за старания. Он низкий и какой-то многообещающий.
— То есть, когда ты предложила пойти делать детей, ты это серьёзно говорила? — уточняет он, и я чувствую, как под весом его тела прогибается кровать совсем рядом со мной.
— Ну да. Хотя так себе было предложение, учитывая обстоятельства.
Я говорю это, уже утыкаясь в его плечо, потому что первое, что Егор делает — обнимает меня, поворачивая к себе. И это очень правильно, очень, ведь мне очень хочется прижаться поближе и согреться. Я только что поняла, что все эти годы мне было очень, очень холодно. И только сейчас с ним я чувствую тепло изнутри.
— Вообще-то отличное было предложение, Эмма, — отвечает он, прижимая меня крепче, и я молчаливо с ним соглашаюсь.
Да, предложение очень хорошее, но почему же «было»?
.
Проходит пять минут, а может быть и целый час, время в его объятиях идет в каком-то своем собственном темпе и он точно отличается от того, к которому я привыкла. Мне кажется, я что-то упускаю.