Ну, мне было важно, что она со мной останется, а не с этим козлом по стране путешествовать поедет, будь он неладен.
Все время звал ее куда-то лететь, ехать. С ним. А мне сто раз намекал, что я рядом лишний:
— Что ты за Ноннину юбку цепляешься? Ты уже здоровый лоб вон какой. И так она на тебя всю молодость потратила. Хватит, пора ей и для себя пожить.
Как же, для себя. Для него, скотины.
Так что я сильно радовался, когда Нонна, счастливая, из отцовой спальни выходила утром. Потому как считал, что теперь она уж точно никуда от меня не денется.
А тут сложилось: и я молодец, весь из себя — поступил, есть у мамы повод гордиться, да и она мне сюрприз такой, хоба! Две полоски. Ясен день, я секу, что это и к чему.
Ну, хотел же, как лучше, да?
Так, теперь и утешаю себя словами хирурга, что он мне сказал, когда из операционной вышел:
— Я так понял, что у вас в семье не все ладно, раз тут ты у матери под дверью сидишь?
А я такой злой был и напуганный, что только кивнуть и смог.
— Я тебе скажу так: хорошо, что вы сейчас это узнали. И мать у тебя молодая, и ты с ней рядом — поможешь и поддержишь. А то, что теперь у отца твоего не будет жесткого поводка ею управлять — это к лучшему.
И сидел я, охреневший и несчастный, пока ее из операционной не вывезли. А там стало некогда страдать.
В палату определили, сказали караулить, пока из наркоза выйдет.
И хорошо, что я у нее там сидел.
Потому что у меня прямо день открытий был, сука.
Явился отец. Спасибо, мама еще в себя не пришла.
— О, отлично, я говорил с врачом. Нет проблем. Нонна, если дурить не станет, может домой вернуться. А если гордая — пусть идет на все четыре стороны.
Только то, что я побоялся мать напугать, меня и удержало, чтобы морду дорогому родителю не разбить тут же.
Вздохнул, как тренер всегда учил. Выдохнул, ну, и решил:
— Ты отдашь ей дом. И алименты на меня, как положено, понял? А то твоя деловая репутация накроется медным тазом или голыми жопами твоих шлюх, ясно? Ты ж не думаешь, что в городе нет тех, кто с удовольствием тебя утопит? А потом объясняй, отмывайся… осадочек останется, и еще какой. Нонна столько госпрограмм сейчас ведет, что чинуши тебе все разрешения аннулируют, и ты ни одного тендера больше не увидишь. Понял меня?
— Ты не охренел ли, щенок? — о, папенька еще не въехал, как встрял.
Как там мама обычно про манипуляторов говорила?
— Не надо с больной головы на здоровую перекладывать. В дерьме ты, конкретно. И я тебе слово даю: вздумаешь Нонну притеснять, оскорблять или вдруг виноватой делать, я найду на тебя управу. Хоть с ее бывшим научником до мэра дойдем, усек?
— Вырастил звереныша, ну надо же, — зло бросил Олег Михайлович и удалился.
Часа через полтора мне прилетело: «Дом твой, на работу она может не ходить, деньги будете получать».
Но волновало это меня не сильно.
Я держал за руку мать, которая только-только открыла глаза, и не знал: как ей сказать? Как объяснить, что все?
Ни мужика, ни второго ребенка у нее нет.
И все ведь я виноват.
Глава 21: Боль душевная и физическая
«Больно мне, больно,
Не унять эту злую боль.
Больно мне, больно,
Умирает любовь…»
С. Кузнецов «Больно мне, больно»
В темноте, расцвеченной желто-оранжевыми вспышками, вокруг меня струятся убегающие вверх по невидимым стенам мерцающие символы, складывающиеся в лестницу. И маленькие человечки очень быстро по ней карабкаются.
В голове как-то пусто и мягко, будто бы она полна ваты.
А потом я чувствую его: легко узнаваемый и давным-давно ставший родным, запах.
Прекрасная классика, диоровский «Фаренгейт»: кожа, мускус, чуть лаванды и жасмина. И бергамот мой любимый.
Становится так хорошо, так спокойно, что мне кажется, будто я в эту же минуту ощущаю за спиной его.
Надёжного. Сильного. Самого-самого.
И вот уже пальчики на босых ногах чувствуют прохладу воды, волосы треплет ветерок, и в глаза словно светит закатное солнце.
А меня обнимают уверенные, крепкие руки того, о ком я столько безнадежно мечтала, и именно он шепчет в макушку:
— Ты моя. Только моя. Помни, Нонна. Ты принадлежишь мне.
И от этого замирает сердце, перехватывает дыхание, и я вот-вот рухну ему под ноги. Прямо физически упаду. Воплощу в реальности то, что уже давно сделала мыслями и душой.
— Я здесь. Держу тебя. Не бойся, — горячий выдох в ухо и я… таю, расслабляясь и обвисая в этих руках, о которых мечтала.