Ладно, Князев. Расслабься.
В конце концов, именно то, что мать так любит иногда вмешиваться туда, куда я ее не подпускаю, в свое время сыграло в моей жизни решающую роль. Ведь именно она познакомила меня с внучкой своей соседки. С Машей. Скромной девочкой с огромными глазами. В которых не утонул бы разве что полный идиот.
Быстро возвращаюсь в ванную. Смываю с себя остатки геля, привожу в более-менее нормальный вид.
Трудно сдержаться и не набрать Марию. Вообще, черт возьми, трудно. Не слышать ее голоса. Не завтракать с ней вместе. Не целовать ее привычно, на ходу, улетая по делам.
Без всего этого, такого привычного. Которого вроде бы и не замечаешь. Пока оно есть.
Зато очень остро чувствуешь, когда уже потерял.
— Теперь я буду замечать. Буду. Буду ценить. Каждую мелочь, — как идиот, хрипло бормочу Маше на нашей с ней совместном фото.
Главное только, чтобы эти мелочи снова вернулись. Чтобы все стало, как раньше.
— Все готово?
Набираю наконец Олега.
— Партнеры приедут через полчаса. Ты успеваешь, надеюсь? Кир уже здесь и подготовил все документы. Только Вит отзвонился и сказал, что его на сделке не будет. Но долю свою внес. И за тебя, кстати, тоже.
— Я уже даже поблагодарил его, так что в курсе. Буду вовремя.
Контракт, к которому мы так долго шли, подписываем без проволочек. Сейчас я даже благодарен за эти задержки. Иначе у меня не было бы повода затащить Марию на эту вечеринку. Хоть как-то вытянуть ее на общение.
Но что делать теперь?
Освобождаюсь только к вечеру.
В больницу попасть уже не получилось. Хотя у меня все на контроле, конечно же. И если бы я понадобился, со мной бы связались. И Геннадий получил указания мгновенно меня набирать.
По дороге покупаю самый огромный букет белоснежных роз. Маша их любит. Захватываю фрукты и воздушный торт со сливками.
В конце концов, смог же однажды я ее завоевать? Значит, и снова получится.
И плевать, что она хотела свободы. Я и так ей дал ее достаточно.
Ну, а тех, кто просто ждет и ничего не делает, сама судьба пинает ногами и опускает мордой в грязь.
— Маша.
Не решаюсь отпереть дверь свои ключом.
Приходится воспользоваться звонком, как будто я здесь всего только гость.
В своей собственной квартире. Рядом со своей женщиной!
А еще до одури неприятно внутри скребет понимание, что ведь меня могут и не впустить!
— Марк?
Она открывает, не глядя в глазок.
И я на какой-то момент замираю.
Она…
Сейчас такая, какой я ее впервые встретил. Будто время повернулось вспять и я снова зову восемнадцатилетнюю девочку на свидание.
Девочку, которая совсем не похожа на других. Ни на одну из тех, кто меня окружает.
В ней совсем нет привычного мне лоска. На лице и теле ни капли следов работы косметологов или, еще хуже, хирургов. Но не это главное. А то, что она настоящая.
Вот этот блеск в ее глазах. Раскрасневшиеся щеки.
И плевать, что волосы растрепаны и разметались. Плевать, в какой она одежде, потому что ее даже и не замечаешь.
Только вот это. Настоящее. Вот эта искренность. Ни капли манерности, ни секунды, ни тени притворства. Или жеманности.
Именно потому я ее и выбрал. Среди сотен других. И такой она должна оставаться. Чистой. Настоящей.
Но ее глаза почему-то потухают, когда она видит, что это я.
Ждала кого-то другого? Серьезно? Девочка. Ты все еще моя жена, черт возьми!
— Я войду?
Молча кивает, отстраняясь. Простукает и пятится назад, обхватывая плечи руками.
— Маша.
Не выходит сдерживаться. Гаркаю, хоть и внутренне матерю себя за это. Грубо хватаю за плечи, заставляя остаться и посмотреть мне в глаза.
— Прости, малыш. Я не успел сегодня в больницу. Как бабушка? Чем занималась, пока меня не было?
Черт.
Как же хочется вот этого. Такого родного и простого.
Просто идти за ней на кухню, чтобы вдвоем поужинать и слушать, как она восторженно рассказывает о своем дне.
Неважно, о чем. О покупках или новых салфетках. О том, как она придумала переделать и перекрасить гостиную. О любой ерунде.
И этого ведь не замечал. А без этого так… Тихо.
— Все в порядке, Марк, спасибо. День прошел хорошо.
И… Все, черт возьми?
— Это тебе.
— Спасибо, Марк. Но не стоило. Я даже не знаю, где в этом доме ваза.
Вазы, конечно же, вполне может и не быть. Не подумал об этом. Откуда она у меня в холостяцкой берлоге? Если только Стелла не притащила. Но она любит, конечно, подарки подороже. Для бриллиантов и машин вазы не пригодятся.
— Значит, поставим в ведро. Или просто на стол. Маш.
Тяну на себя. Привлекаю, осторожно пробегаясь пальцами по шее. Как деревянная, честное слово. Как будто я чужой.
А мне… Мне запах ее нужен. Руки. Голос.
Жадно вдыхаю его у ее волос, прикрывая глаза.
Как же ты не понимаешь, девочка? Ты сейчас моя соломинка. Все то, за что я так отчаянно держусь, чтобы не сорваться в пропасть. Помоги мне. Помоги мне удержаться, черт возьми. Не раскрошить все то, что выстроил.
— Ты нужна мне, Маша. Черт. Даже не представляешь. Как нужна.
Выдыхаю сквозь сжатые зубы. Не открываю глаза, чтобы не увидеть холод в ее.
— Маша.
Медленно провожу пальцами по ее чуть приоткрытым губам.
Букет летит куда-то к черту.
Она дрожит. Просто вибрирует под моими руками.
И внутри все сжимается. Вытягивается в тугую, до одури натянутую струну.
— Моя. Моя девочка.
Лихорадочно шепчу, покрывая все ее лицо поцелуями.
Мне нужно ее. Сейчас. До ломоты.
— Иди ко мне. Маленькая. Моя.
Маша дрожит, но не отталкивает. Вижу, как по ее лицу просто катятся слезы. Не двигается. Замирает. Только смотрит так… В самую душу. Насквозь пронзает.
Больно, Маш. Мне самому сейчас так больно, что я задыхаюсь, чувствуя твою боль. Какой же я идиот. Все разбил. Будто драгоценную вазу. На осколки. И поранил. Нас обоих. Дико поранил, я знаю.
Осторожно накрываю ее губы.
Она так и не двигается. Не откликается. Как будто кукла. Без чувств.
Но и не отталкивает, а ведь это уже немало. Это главное. Чтобы не гнала. С остальным я как-то постараюсь уже справиться.
— Сладкая моя. Ты… Ты мое все, Маш.
Лихорадочно скольжу руками по ее телу.
Дико, до одури стараюсь не сорваться сейчас. Не напугать своим бешеным напором.
Немного углубляю поцелуй и осторожно отстраняюсь.
Сожрать ее сейчас готов. Впечатать в себя на максимум. Поглотить. Сам в ней раствориться. Но нельзя. Нужно аккуратно.
— Не могу без тебя. Просто. Не могу. Ты единственная для меня, Маш.
Возвращаюсь к губам и чуть с ума не схожу, когда ощущаю под своими ее отклик.
Не горячий. Не быстрый. Еле ощутимый. Но все же!
— Маша, — хриплю и прижимаю к себе. Крепко. На максимум.
Только теперь, кажется, сердце снова начинает биться. Как робот перед этим был. Будто дыра в груди.
— Ты…
Выдыхает прямо в мои губы, а я чувствую, как наш поцелуй заливает горячая соленая влага.
— Я твой, Маш. Я. Весь. Твой. Только твой. Всегда.
— Ты!
Так, девочка. Да.
Бей. Плач. Лупи меня.
Сорвись, но пусть это все выйдет из тебя к чертовой матери!
Только будь. Будь. И не гони. Потому что… Потому что я же просто сдохну!
— Ты….
— Я кретин, Маш. Кретин и идиот.
Она сжимает мои плечи. Врезается в них острыми ногтями.
Пусть. Сколько угодно. Хоть всего на ошметки пусть раздерет!
— Ты моя жизнь, Маш. Ты мое все, — бормочу, и больше не могу сдерживаться.
Обрушиваюсь на ее губы своими. Жадно. Голодно. До одури голодно.
Как будто в этом весь мой воздух. Весь мой кислород.
Вырывается, но в тоже время и прижимается сильнее. Скользит по моему телу своими бедрами.
Впивается зубами прямо в губу. И тут же сама впускает в себя глубже. Раскрывается для меня в поцелуе.