И неустанные ухищрения не помогают: если ни чувства языка, ни слуха нет, так уж нет. Порой доходит до того, что автор употребляет даже не те слова, которые требуются по смыслу, не понимает их. Например: «С торцевой стены дома, что здесь, как и в Германии, именуется брандмауэром, смотрела афиша». На самом деле и в Германии и в России брандмауэр (Brand — пожар, Mauer— стена) — глухая стена из несгораемого материала между двумя домами, которая ставится в расчете помешать распространению огня в случае пожара.
Да уж ладно, коли, объездив весь мир, все-таки не понимает иные иностранные слова, но ведь и с русскими то же самое. Например: «Никита превзошел самсе (!) себя». Что, русский Никита превратился во француженку Никиту, которую нам тоже крутили по телевидению? Или: «Над фасадом клуба зиждился (!) портрет Сталина»… Это автор решил блеснуть редким словцом. «За пределами России преобладали водная и воздушная стихии». Как это понимать? Или: «Части Красной Армии были раскиданы по гигантскому пространству края от Аляски до Кореи». Это каким же образом, когда Аляска и Корея оказались в Приморском крае?
А уж если прицепится романист к неизвестно чем-то полюбившемуся словцу или обороту речи, не оторвешь: «Никита ловил себя на том»… «Борис ловил себя на том»… «Нина поймала себя на том»… «Градов поймал себя» и т. д. Жаль, что автор ни разу не поймал себя за язык. Или: «мы просто русские врачи»… «он просто видел полную абсурдность»… «он просто такой же офицер»… «они просто сияли»… «ну просто мелькают»… «он же просто ребенок»… «просто противно стало»… Не так противно, как надоедливо.
Или: «Нина была потрясена»… «потрясенная Майка»… «Борис был потрясен и ошеломлен».. Мандельштам «просто ошеломлен»… «Савва смотрел с ошеломленным видом»… «ошеломляюще чужие……. «ошеломленный Никита»… «ошеломляющее волнение»… «ошеломляющие салюты»… «ошеломляющая жизнь»… «ошеломленное собрание»… «ошеломляющие финалы»… «ошеломляющий парадокс»… «ошеломляющий страх»… «ошеломляющий момент»… «ошеломленные игроки»… «ошеломленная красотка»… «ошеломляющие субьекты»… «ошеломляющая нежность»… даже «еда шла по потрясенному пищеводу к ошеломленному желудку» и т. д. Правда, иногда встречается вариант: «Градовы чувствовали себя ошарашенными»… «Зал был ошарашен» и т. д. Описать волнение, удивление, смятение весьма непросто, и вместо этого писатель направо и налево ловко навешивает ярлыки: «потрясенный»… «ошеломленный»… «ошарашенный».
О полной глухоте свидетельствуют и такие оборотцы: «чужие чужаки»… «снаружи не обнаруживается»… «это было сказано тем же тоном»… Каким жетоном?.. «Борис продолжал в том же духе»… Что за жидуха?.. «ведь они же поэты»… Кто? Сам ты жопоед? И так далее.
И после этого он хнычет: «Мы понимаем, что сами себя ставим под удар критика из враждебной литературной группы». Конечно, сам ставит, никто его не заставлял. Но, во-первых, а разве мог бы не поставить? Увы… Во-вторых, неужели в вашей-то «литгруппе» такие критики, что не смеют даже объяснить писателю, на чем зиждется брандмауэр и что не хорошо в своих книгах давать пристанище жопоедам?
Портрет персонажа дать тоже дело очень непростое, Аксенов не умеет и это, он и здесь навешивает бирки. Гораздо проще! Например: Никита Градов — «идеал мужской красоты», Вуйнович внешне — вылитый Вершинин из «Трех сестер» Чехова», Нина — «цветущая красавица», Мэри — «принцесса Греза», видите ли, Вероника — тоже «принцесса Греза», но еще и «первая красавица Москвы» и т. д. Как хочешь, так их и воображай. У нас свобода и здесь!
И при таких-то натянутых отношениях с родным языком этот коллежский регистратор еще заикается о «неидеальной власти над русским языком» Сталина. Он грузин по рождению, в русской среде оказался уже не мальчиком, но ты, русак гваделупский, найди в его 17 томах хотя бы одного жопоеда!
Бросается в глаза и то, что книга буквально нашпигована именами писателей, артистов, музыкантов, художников, не говоря уж о государственных деятелях и военных, а также цитатами, афоризмами, куплетами песен и т. д… Это вороха, вереницы, тучи, армады… Совершенно как у генерал-философа Волкогонова в его трехтомнике «Триумф и трагедия».
Политики, например, от Перикла до Кагановича мельтешат в «Саге». Философы — от Шопенгауэра до Константина Леонтьева, Владимира Соловьева и Суслова. Композиторы — от Вивальди, Баха до Колмановского. Художники — от Леонардо, Кустодиева и Врубеля до Бродского, Дейнеки и ныне здравствующего Бориса Ефимова. Артисты — от Любови Орловой, Лемешева, Шульженко до Нейгауза и благоденствующего по сей день Ростроповича. А еще иностранные артисты — от Айседоры Дункан и Чаплина до Дины Дурбин. Писатели… Тут тоже необходимо подразделение, и более строгое. Во-первых, русская классика — от Антиоха Кантемира и Державина до Чехова и Горького. А какие эшелоны классических произведений упоминаются! От толстовской эпопеи «Война и мир» до блоковской поэмы «Двенадцать». И что за полчища персонажей! Евгений Онегин и Татьяна Ларина, Собакевич и Коробочка, Хорь и Калиныч, Андрей Болконский и Анна Каренина, Грушенька и Настасья Филипповна… Вся школьная программа в мои годы. А что за классические цитатки даны! Из числа самых замусоленных: «Где стол был яств, там гроб стоит»… «И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет»… «Паду ли я стрелой пронзенный»… «Иных уж нет, а те далече»… «Белеет парус одинокий»… «Была без радости любовь»… «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»… «Коня на скаку остановит»… «Королева играла в башне замка Шопена»… и т. д. О Господи! Вот бы еще одну цитатку: «Нет на прорву карантина…» Да, да, точно, как у покойного Волкогонова. Но что с того было взять? Кто его еще помнит? А этот-то писатель, автор фундаментального труда «Гегельянцы и гегельяшки», лауреат, почетный гражданин Гваделупы…