– Арим, – возмущается Умма. – Мистер Чо – мой хороший друг.
– Прошу прощения, – ядовито произношу я. – Но я не ожидала, что вы будете здесь, мистер Чо. Умма никогда раньше о вас не упоминала.
В гостиной внезапно становится слишком жарко, и я потею в своем дурацком платье. Я чувствую себя очень юной и очень старой одновременно. Я хочу прилечь на кремовый диван Уммы и как следует вздремнуть, а когда проснусь, осознать, что все произошедшее осталось далеким воспоминанием. Но вместо этого я переключаю свое внимание на лицо Уммы, которое сейчас выглядит измученным и обеспокоенным.
– Нет-нет, это я должен извиниться, – галантно говорит мистер Чо. – Я был так взволнован мыслью о встрече с тобой, что напросился на ужин. Мне следовало дважды подумать, прежде чем вмешиваться.
– Не говори глупостей, – останавливает его Умма напряженным голосом. – Я пригласила к себе вас обоих, чтобы вы были моими гостями на ужине, а Арим просто драматизирует, как обычно.
Мистер Чо поворачивается ко мне.
– Я знаю, как тяжело терять родителя, – говорит он таким нежным голосом, что мне хочется кричать. – Это психологическая рана, которая никогда не заживет. Я сам погрузился в глубокий траур, когда скончалась моя собственная мать, а это случилось более двадцати лет назад. Твоя мама поделилась со мной тем, какой тяжелой была кончина твоего отца для вас обеих.
Я понимаю, что она говорила с ним об Апе. Мы с Уммой так и не смогли поговорить об его исчезновении, ни в дни, предшествовавшие небольшой поминальной службе, которую мы провели по нему, ни в последующие годы. Когда я все-таки пыталась заговорить об этом с Уммой, она полностью замыкалась в себе. Может, ей было легче притворяться, что он вообще ничего для нее не значил, даже когда все, чего я хотела – знать, что кто-то другой чувствует то же, что и я. Складывалось впечатление, что часть земли, на которой я стояла, была вырвана у меня из-под ног. И все же факты оставались фактами, моя мать рассказала этому совершенно незнакомому человеку – своему новому парню – все о делах нашей семьи, а при мне она даже не могла заставить себя произнести имя моего отца.
– Мой отец не умер, – возражаю я мистеру Чо. – Если моя мать утверждает, что это так, она ошибается.
– Арим, – говорит Умма, – он не вернется.
– Ты не можешь знать этого наверняка, – настаиваю я. – А если вернется? Что, если он все еще где-то там?
– Прошло много лет, – медленно произносит она. – Будь он жив, он бы уже оказался здесь – если бы хотел вернуться.
– Что ты имеешь в виду, говоря «если бы хотел вернуться»? – Мой голос немного срывается. – Ты хотела, чтобы он ушел. И, похоже, ты прекрасно справляешься без него.
– Да что с тобой не так? – спрашивает она таким голосом, словно меня только что вырвало на ее ковер. Я не могу заставить себя посмотреть на нее. – Перестань грубить. Я не такой тебя растила.
«Я не такой тебя растила». Как будто она могла снять с себя всякую ответственность за то, какой я стала. Как будто она могла определить, просто взглянув на меня, где заканчиваюсь я и где начинается взращенная ей дочь, и решить, какие части меня достойны любви, а какие нет.
– Мне, наверное, пора домой, – говорю я, вставая. – Я не очень хорошо себя чувствую.
– Не глупи. Сядь и поешь фруктов.
– Не обращай на меня внимания. – Я роюсь в сумке и натягиваю свитер, несмотря на то, что вся взмокла от пота. – Было приятно познакомиться с вами, мистер Чо.
– Сядь, – приказывает Умма голосом, который заставил бы меня замереть на месте, будь я до сих пор ребенком, и который все еще, если честно, порождает страх глубоко в моем сердце. Но я уже направляюсь к двери, на ходу просовываю руку в рукав своего кардигана, который каким-то образом умудрился вывернуться наизнанку, суечусь, как большая неуклюжая птица.
Я мельком замечаю маленькую керамическую шкатулку, которая стоит в прихожей, рядом с тем местом, куда Умма кладет свои ключи. Я подарила ее Умме много лет назад, сама разукрасила, когда в школе проходил урок по росписи керамики. Она вылеплена в форме звезды, на ней почти стершимися синими закорючками аккуратно выведены слова «Люблю тебя до луны и обратно». Я помню, как мне пришлось объяснять ей, что означает эта фраза. «Но почему до луны? – спрашивала она. – Луна находится очень близко к Земле. Почему не до Солнца?»
Я выхожу на лестничную клетку и вызываю лифт, когда слышу голос Уммы у себя за спиной.
– Арим, пожалуйста.
Она стоит там босиком, и до меня смутно доходит, что она выбежала за мной из квартиры, предварительно не надев обувь, чего в обычных обстоятельствах никогда бы себе не позволила. Ее босые ступни выглядят очень бледными и маленькими на ковровом покрытии коридора, и в них есть что-то настолько печальное, что мне приходится отвести взгляд.