Возведя глаза к потолку, Матвей продолжил работу. Всё это время Эмма была рядом. И рассказывала-рассказывала-рассказывала, что же произошло за полгода, что им пришлось прожить отдельно. Как она скучала. Как переживала, что не может с ним даже поговорить. Поначалу Матвей слушал, а потом понял, что голос Эммы превратился в тихий шум на краю сознания, как шелест волн, и сосредотачиваться на этом звуке необязательно. Он просто есть.
Успокоить девушку удалось только её очередью на модификацию. Понимая, что сейчас предстоит пережить любимой, Матвей даже малодушно задумался попросить Дмитрия вколоть препарат. Однако, крепче сцепив зубы, сделал всё сам. Он ласково, но крепко придерживал бьющуюся в агонии девушку и мягко поглаживал её ладонь, пока Эмма была в беспамятстве. Даже понимание, что так надо, не могло смирить с вынужденно причинённой ей болью. Об успешности изменения Матвей понял раньше, чем пришли анализы. Как только Эмма вновь защебетала, рассказывая ему всё-всё-всё.
***
Опершись ладонями на парапет крыши, Матвей смотрел вниз, переводя дыхание. Подъём на пятидесятый этаж делового центра Москва-Сити без лифта — это отдельное удовольствие. Но вид отсюда был… Многозначительный. В центре, окруженный его жителями, Матвей не мог оценить ситуацию реально. Из вертолёта всё становилось слишком мелким, да и выглядывать несильно хотелось при Димкином пилотировании. Зато теперь он видел всеобщее запустение. И озеленение. Город был похож на покрывающийся очагами мха камень. Деревья наступали не только вокруг. В самом городе парки уже далеко зашли за территорию, ломая дороги, забираясь на невысокие здания. Планета стремительно очищалась от людского присутствия. Для полного ощущения лесной местности не хватало какой-то муравьиной суеты, живой подвижности, а внизу… было тихо и мрачно. Не верилось, что с начала серьёзных изменений прошло всего полгода.
Матвей вспоминал первые ошибки. Люди до последнего не верили предупреждениям, что их любимый той-терьер или маленькая кошечка могут быть им опасны. Но на животных трансген действовал быстрее. Им даже под дождь не надо было попадать — влажного воздуха было достаточно. Чтобы убить не только своего хозяина, но и всех, кто оказывался с ним в замкнутом помещении квартиры.
Потом даже до их отдаленного центра долетали звуки повышенной паники - люди пытались бежать, надеясь, что там, в другой стране, всё не так. Почему-то они до конца верили, что эти условные для природы границы могут их защитить. Хотя это было вариантом прожить на несколько дней, недель или месяцев дольше. Оставшимся в городе жилось несладко, это у них в центре успели подготовиться, а здесь… Матвей осматривал пустые коробки домов из бетона и стекла, не представляя как в них жить без электричества, с перебоями питания. Некому тушить пожары. Ухаживать за городом. Деньги обесценились, по-своему можно было сказать, что наступил непроизвольный коммунизм. Это тоже вызывало конфликты. Как в дикой природе — кто сильнее, тот и получал больше еды, воды, возможности выжить. И это была тупиковая дорога — чем агрессивнее личность, тем проще ей было измениться.
Но самым тяжелым фактором Матвей признал страх. Люди боялись не просто за себя, они стали бояться своих близких. Изменённый хоть и стремился к лесной жизни, но по дороге мог убить немало людей, невзирая на все родственные и дружественные связи, которые оставались в его прошлой жизни.
Раньше думать о количестве выживших у Матвея не было желания и возможности. Цель была иная — найти способ борьбы с трансгеном. А теперь… Вздохнув, мужчина ещё раз осмотрел раскинувшийся перед ним город и понял, что шанс отыскать живых не столь велик. Прошла уже почти неделя от момента его возращения из бункера со всеми его жителями, и за это время все оставшиеся в Москве люди были модифицированы. От четырнадцати миллионов жителей столицы осталось пара тысяч. И стоило поторопиться отыскать оставшихся в живых, иначе эти две тысячи могли оказаться единственными жителями планеты. Зима была неблагосклонна не только к трансгену, но и человеку.
Матвей пытался объяснить это Эмме, но так и не был услышан. Поэтому он сидел тут на крыше небоскреба. Ему было над чем подумать, а в новом центре это становилось почти невозможно. Эмма была постоянно рядом. Это было прекрасно. Она чудесная девушка. Добрая, милая, нежная. Такая, которую хочется защищать, лелеять и оберегать. Она обладала всеми качествами, что он искал в женщине. Раньше. И она не желала отпускать его от себя, особенно после полугода расставания.
Матвей с удивлением осознал, что уже не помнит всех её аргументов. Там звучало что-то про белое платье, свадьбу, и что она должна с ним во всём советоваться, потому что этот день должен стать самым лучшим в их жизни и запомниться навсегда.
Но Матвей точно знал — он не сможет сидеть спокойно здесь, пока хоть где-то он может помочь людям остаться людьми. Вот только как объяснить это Эмме?.. И захочет ли она ждать его снова… Его поиски могут занять долгое время. Может год, может два. Да и стоит ли ей его ждать, учитывая, как он изменился и… одичал. Дело было даже не в модификаторе. Он просто стал другим. А Эмма осталась прежней замечательной девушкой из его грёз, с которой ему повезло встретиться. Только в прошлой жизни, которую не вернёшь.
Матвей зарылся руками в волосы, непроизвольно отмечая, что пора снова подстричься. А потом собираться в дорогу. Хотя сначала нужно объясниться с Эммой. Трусоватая мысль уйти по-английски была задавлена совестью.
***
«Интересно, а Наде понравилось бы здесь?» — мысленно спросил у себя Матвей и не знал ответа. Елисейские поля Парижа пустовали, и оттого Эйфелева башня смотрелась инопланетным сооружением.
Матвей всё чаще ловил себя на мыслях, что задумывается, а понравилось бы что-то Наде. Что бы она сказала, увидев очередное чудо творения рук человеческих. Веселилась бы она на празднике в Кракове, устроенном в честь модификации последних тысяч жителей? И в очередной раз ужасался собственной невнимательности. Они столько говорили с Надей обо всём, иногда за обедом, иногда где-то пересекаясь по исследованиям, и он почти ничего о ней не знал. Может, у него судьба такая, не слышать девушек, которые его любят?.. Наверное, Эмма была права, обвинив его в невнимательности и чёрствости.
Матвей вздохнул, срывая ветку с небольшого куста, мимо которого они проходили. Непривычно было видеть такую низкорослую растительность. Но чем глубже в Европу они со своей группой забирались, тем обычнее становились деревья. Хотя людям хватало и принесённых дождей. Вот население Парижа уменьшилось до чуть более тридцати тысяч.
— О чём размышляешь? — поинтересовался Дмитрий, обнимающий за талию очередную кратковременную пассию, благодарную ему за спасительную миссию. Парень предлагал и Матвею подобрать какую-нибудь симпатичную девушку, но тот отказался. Он вообще не понимал, зачем вместо сна Димка его потащил гулять. И как ему удалось уговорить Матвея на это.
— Об Орлеане. Как думаешь, там много будет выживших? — ответил мужчина.
— Матве-е-ей, — помахал Дима рукой перед лицом собеседника. — Очнись, ты же так себя окончательно загонишь — нельзя всё время думать о работе.
— А это не работа, — парировал Матвей.
— Конечно-конечно. Это великая благотворительная миссия, а ты великий мессия, несущий Модификатор людям. Вот ты когда в последний раз занимался чем-то кроме сна и модификатора? Когда ты думал о чём-то другом.
— Да я постоянно думаю о… — едва не сорвался Матвей, — другом.