Жуков поднял с пола книжку. Славную дрянную книжку, "Моя жизнь" называлась. Раскрыл ее на странице с графой: "Какую бы вы хотели иметь жену?". Но эта графа теперь отсутствовала. Был лишь небольшой абзац: "Жена - Евдокия Петровна, год рождения - 1980, выездная фотомодель журнала "Плэйбой". В совершенстве владеет пятью языками: английским, немецким...". И что самое странное - весь этот текст присутствовал в отпечатанном типографским способом виде. Намертво отпечатанном! Даже пах еще типографской краской.
- Плэйбой, значит, - рассеянно сказал Игорь Степанович, вылез из кресла и стал бродить кругами по комнате вокруг письменного стола. Книжку он нежно прижимал к ГРУДИ, как котенка или собачонку. Или как бесценный дар судьбы.
- Плэйбой, плэйбой, - нараспев бормотал Жуков, - плэйбоюшка моя...
Он остановился перед окном и невидящим взглядом уставился в мусорную стройку напротив. Заснеженный подъемный кран железным скелетом возвышался над недостроенной блочной коробкой. Ветер покачивал крюк стрелы. На бетонных блоках сидели рабочие в касках и ватниках. Плюя на технику безопасности, они по кругу пили вино из горлышка для согрева. Был обед.
- Всё! - надрывно заорал Игорь Степанович, даже оконные стекла задрожали. - Всё, с-суки! Вот вы где все у меня! - И схватил воздух в кулак. Он, конечно, не имел в виду рабочих. Эта вермутная мелочь его совсем не интересовала.
Игорь Степанович пододвинул стол к окну, надел свой лучший выходной костюм и сел за стол творить. Или, лучше сказать, изменять свою неудавшуюся жизнь.
Он торжественно, как на алтарь, водрузил книгу на стол и, еле дыша, кончиками пальцев стал листать страницы. Как ни странно, но существующие графы касались только семейного положения, и занимали от силы четыре листа. Но зато! Зато вся остальная книга шла под общим заголовком "ПРОЧЕЕ". Все сто листов. Пиши, что хочешь. В конце книги, на последней странице, мелькнула какая то типографская фитюлька, но Игорь Степанович в волнении ее и читать не стал. Успеется.
С семейным положением он разобрался быстро. Сына у него раньше не было, теперь появился:
"...сын - гражданин Челентано, народный итальянский певец и киноактер...", теща (тут Жуков мучительно пожалел, что та теща уже умерла, сделал бы ее папуаской или пигмейкой) - английская королева Виктория, тесть - нынешний президент США, брат - король Малайзии.
Родители Жукова давно умерли и заменять он их не стал. Так и написал в соответствующем разделе, не мудрствуя лукаво: "...Геройски погибли, вдвоем предотвратив Чернобыльскую катастрофу. Дважды (он подумал и переправил "четырежды") Герои Советского Союза". Тут Игорь Степанович спохватился, вернулся к первой странице, к дате своего рождения. Хотелось ему сбросить лет тридцать. Но, увы, не успел. День его рождения уже официально чернел типографским оттиском.
- Ну и шут с ним, - вовсе не огорчился Жуков, - в примечаниях наверстаю Так, что у нас дальше?
Дальше шло "ПРОЧЕЕ".
"ПРОЧЕЕ" Игорь Степанович начал с того, что сотворил лето. Зиму он не любил, потому что зимой было холодно. Написал: "Сегодня было лето". И за окном раскинулось синее июльское небо, тополя зашелестели жестяными листьями. Рабочие на стройке пороняли каски, вертя головами. Один из них вдруг истошно завопил:
- Допился я, ребята! Вяжите меня! - и стал рвать на груди у себя ватник. Жуков поморщился и записал рядом на странице:
"А стройки не было". И стройки не стало вместе со строителями.
Игорь Степанович покусал в затруднении шариковую ручку, задумчиво уставился в потолок. Потом, вспомнив о возможной панике в городе, дописал: "И никто ничему никогда не удивлялся".
Вой сирен, начавший утробно рождаться по всему городу, стих. И перепуганные прохожие, которые только что дергались в истерике, спокойно пошли дальше по своим пешеходным делам, расстегнув шубы и обмахиваясь от жары меховыми шапками.
- Мелко! Мелко плаваю! - взвился Игорь Степанович, - подумаешь, лето! Надо, надо... - а вот чего надо, сообразить никак не мог.
Зазвонил телефон на столе. Жуков взял трубку и сказал:
- Але, - потом вспомнил, что телефона у него нет. Но волноваться не стал.
- Привет, зятек! - с английским акцентом сказали в наушнике. Тесть звонил, Президент который. Поболтали минут десять о том, о сем. Клинтон звал Жукова к себе в гости, но тот отказался, сославшись на ремонт ванной.
Жуков положил трубку на аппарат, поглядел на герб вместо телефонного наборного диска.
- Точно! - стукнул себя по лбу Игорь Степанович и оцарапал голову шариковой ручкой, - а чего это я сам не Президент? Или там царь? Хочу быть царем!
И начал Жуков быстро писать в книжке: "Я - царь, султан, император, падишах, микадо, касик индейский, гранд испанский...". Он писал самозабвенно, не замечая вокруг ничего. А поглядеть стоило бы! Хотя бы из интереса.
Потому что сидел теперь товарищ царь Жуков в громадном зале с беломраморными колоннами вдоль сияющих изумрудами стен, золотыми лампадами по углам и хрустальными люстрами над головой. Персидские ковры устилали пол, по которому бесшумно сновали холопы в сафьяновых ливреях, солидные министры да советники в черных смокингах и белых рубашках; по углам, охраняя телефаксы и компьютерную связь со слаборазвитыми странами типа Америки или Японии, высились громадные полуголые янычары в малиновых шароварах с ятаганами наголо. У каждого в носу было по кольцу с крупным бриллиантом.