Я их слышала.
– А это правда?
– Даже не сомневайся: правда. Здесь ты в безопасности. И утром будешь свеженькой.
Она повернулась. Я прошла за ее цокающими каблучками по коридору.
– Я даже не знаю, как я выгляжу, – проворчала я тихо.
Через несколько мгновений я уже лежала в настоящей постели. С простынями! И с пушистым легким одеялом. Я успела забыть обо всей прелести чистого белья, о том, как гладкие простыни ощущаются кожей. Я словно парила на небесах.
Я не могла не прикасаться к своему лицу. Моя новая кожа была настолько гладкой, что напомнила мне то время, когда Тайлер был еще младенцем и я гладила его пухленькие щечки. Мама говорила, что я их готова протереть до дыр.
Тайлер.
Я попыталась представить себе, что он сейчас делает. Надежен ли тот дом, который нашел Майкл? Есть ли у них одеяла, чтобы не замерзнуть?
Мне стало стыдно, что я лежу на такой шикарной кровати с миллионом подушек. Хотя эта комната была всего лишь еще одной частью этого крупного заведения, ее обустроили как комнату для гостей. Около кровати стоял графин с водой и вазочка с ромашками. Она напомнила мне гостевую комнату в нашем прежнем доме: мама обставляла ее с такой заботой!
Я посмотрела на еду, которую мне оставили рядом с кроватью: картофельный суп, сыр и несколько сортов крекеров в пачках. Я была настолько усталая, что даже есть почти не хотелось. Почти. Я съела суп и сыр, но оставила крекеры, чтобы отнести Майклу и Тайлеру потом, когда меня наконец отпустят.
* * *
Только когда я проснулась утром, то поняла, что в этой поддельной гостевой комнате не хватало одного: окна. Когда я раздвинула миткалевые занавески у меня над кроватью, то увидела только стену.
Я прошла к двери и прижалась к ней ухом. Мне слышен был только невнятный гул офисного здания. Я попыталась ее открыть, чтобы выглянуть в коридор, но она оказалась заперта. При мысли о том, что я оказалась в плену, у меня начало колотиться сердце. Я пару раз глубоко вздохнула и сказала себе, что дверь заперта для того, чтобы защитить меня.
На мне была белая пижама, которая накануне вечером обнаружилась на кровати. Я открыла шкаф в поисках одежды, но тут увидела свое отражение в большом зеркале, укрепленном на внутренней стороне дверцы. Я ахнула.
Я стала красавицей.
Это по-прежнему было мое лицо, с мамиными глазами и папиными скулами – но оно стало настолько лучше! Моя кожа сияла безупречным здоровьем. Мои скулы стали заметнее. Вот что могут сделать деньги! Именно так способна была бы выглядеть любая девушка, если бы у нее были неисчерпаемые средства. Я приблизилась к зеркалу и заглянула в свои глаза, все еще подчеркнутые вчерашним макияжем.
Я не красилась уже год. Что скажет Майкл, когда меня увидит?
Я заглянула в глубь шкафа. Внутри висел всего один предмет одежды. Больничная рубашка.
Дорис отперла дверь и вошла: перетянутый поясом брючный костюм, слишком веселая улыбка.
– Доброе утро, Кэлли. – Она всмотрелась в мое лицо. – Как спалось?
– Отлично.
– Над тобой так удачно поработали! – Она проинспектировала мою кожу и привалилась к стене, снова забарабанив по ней ногтями. Эта ее привычка уже начала меня раздражать. – О макияже не беспокойся. Мы его обновим позже. Иди за мной.
У меня забурчало в животе. Я заметила, что поднос со вчерашним ужином исчез. Когда это произошло?
– Дорис?
Она остановилась.
– Да, дорогая?
– А завтракать мы не будем? – спросила я.
– Ох, лапочка, потом тебя ждет пир. Все твои любимые блюда.
Она погладила меня по голове.
Этого никто не делал с тех пор, как умерла моя мать. Это оказалось болевой точкой: на глаза у меня навернулись слезы, а в горле встал тугой ком.
Дорис подалась ко мне и улыбнулась.
– Просто перед операцией ничего есть нельзя.
Пока меня везли на каталке по бесконечному коридору, я смотрела в потолок. Я постаралась забыть про операцию, но теперь ее время пришло. Я терпеть не могла иголки и скальпели, мне противно было, что меня заставят заснуть и я не смогу ничем управлять. Наверное, служащие банка об этом догадались, потому что уже дали мне какой-то транквилизатор. Узор на потолке начал плавиться и расплываться.
Тинненбом говорил так, будто операция будет несложной. Но в предоперационной я услышала разговоры хирургов. Все будет очень непросто. Я была слишком сонная, чтобы запомнить подробности.
Медбрат-старичок, подтянутый и интересный, улыбался мне, везя мою каталку. Мне показалось – или у него глаза подведены?
Это было настоящее безумие. Я же слабачка, у которой поджилки трясутся даже перед прививками. И я добровольно согласилась пойти на операцию!