– Напарники, – повторил он медленно.
– Я буду о вас думать. Меня не будет долго, целый месяц, зато потом я вернусь насовсем. Больше уходить не буду. И все исправится. Договорились?
Он кивнул. Вид у него был такой серьезный, что у меня сердце сжималось.
– Ты – глава семьи.
Он сонно улыбнулся.
– Держись! – сказала я.
Я сжала ему руку, а потом обняла.
– Возвращайся скорее, – прошептал он.
Его дыхание обожгло мне плечо. Когда я его отпустила, глаза у него были полны слез.
– Будь сильным, – пожелала ему я.
– Не задерживайся, – отозвался он.
Майкл провожал меня по коридору. Родни шел впереди.
Когда мы добрались до лестницы, по ней поднималась высокая девушка. Родни направил на нее луч своего мощного прожектора, и она вскинула руку, прикрывая глаза.
– Прекратите! – потребовала она.
– Все нормально, – сказал Майкл, обращаясь к Родни. – Она мирник.
Родни передвинул фонарь так, чтобы он не бил ей в глаза, но по-прежнему освещал ее фигуру. На ней был наручный фонарик. Волосы у нее были коротко острижены. Она была худая, как мы все, но все равно фигура у нее оставалась женственной.
– Привет, Майкл. Я как раз хотела тебе кое-что дать. – Она сунула руку в холщовую сумку и вытащила два апельсина. – Угостил садовник-старичок.
– Спасибо.
Майкл взял апельсины, которые, скорее всего, были крадеными.
Она чуть улыбнулась и обозначила реверанс.
– Мне пора. Увидимся.
– Кто она? – спросила я.
Когда девушка исчезла в темноте, Майкл перевел взгляд на меня.
– Просто друг.
– Как ее зовут?
– Флорина.
– Красиво.
Я была рада, что в здании есть еще один мирник. Кажется, Родни понял, что нам надо побыть вдвоем: он спустился на половину пролета и остановился спиной к нам.
Майкл меня обнял. Крепко и надолго. Наши тела казались одинаковыми: костей больше, чем мяса. Однако прикосновение было приятным.
– Буду по тебе скучать, – прошептал он мне в волосы.
– Я тоже. – Я могла бы стоять так вечно, но пришлось отстраниться. – Увидимся через месяц.
Он дал мне сложенный листок бумаги.
– Что это? – спросила я.
– Посмотришь потом.
Мне хотелось еще что-то спросить, но времени не оставалось. Я спрятала листок в лифчик: мой самый надежный тайник. А потом я улыбнулась ему, стараясь, чтобы он эту улыбку запомнил.
– Будь умником.
– Будь осторожна, – отозвался он.
На обратном пути Родни оставил меня наедине с моими мыслями. Машина качала меня, как младенца, пока мимо ее окон проносился город. Между заколоченными домами продолжалась жизнь, создавая впечатление, будто город находится в неразвитой стране: самодельные тележки для развоза продуктов, дым от передвижных кухонь… Я думала о том, как тяжело нам с Тайлером пришлось в последние пару лет.
Свет с улицы на секунду ударил мне в глаза, точно так же, как от фонаря маршала, когда нас пришли ловить.
– Беги к своему рюкзаку, – шепнула я Тайлеру.
В темноте мы прошмыгнули на кухню, пока маршалы колотили в парадную дверь. Тайлер схватил свой рюкзачок и фляжку для воды. Я забрала свои вещи. В моем рюкзаке был пистолет.
Мы убежали в ночь раньше, чем маршалы добрались до заднего дворика.
Я помогала Тайлеру проползать под заборами и перебегать через заброшенные дворы. Я была рада, что перед тем, как папу забрали на карантин, он успел составить нам план бегства. Мы с Тайлером оставались у себя дома столько, сколько получилось, – как и все те дети, у которых не оказалось родственников. Мы неплохо справлялись, но понимали, что рано или поздно правительство явится заколотить наш дом – точно так же, как это сделали с остальными зданиями нашего квартала. Мы жили в неплохом районе средней руки, однако он постепенно превращался в покинутый город. Оставшиеся в живых немногочисленные взрослые исполняли роль общих мамочек – пока болезнь не уносила и их тоже.
Только на прошлой неделе детей из дома напротив – отчаянно вопящих – увезли маршалы. Нам повезло больше. Мы понимали, что нам пора уходить: папа отправил нам эсэмэску. Я знала: случилось худшее.
Перед тем, как попасть на карантин, папа взял с меня слово, что если этот день наступит, я не стану думать о нем, не стану горевать. Буду сильной и стану беречь брата, потому что у него останусь только я.
Ничего более трудного мне в жизни делать не приходилось.
Папа. Его больше нет. У меня в голове мелькали образы. Надежные руки: ведут, поддерживают. Обнимают.
Я прикусила язык, чтобы не расплакаться.
Не думай о нем. Заботься о Тайлере.