— Билл, ради бога, — проговорила ошеломленная Стеф, глядя на Ника, лежавшего на полу. — Что ты делаешь?
Я был уже не в силах объяснять что-либо кому-либо, не в силах объяснять свои поступки, вообще не в силах общаться, разве что на самые простые темы. Я обхватил Стефани за плечи и попытался поднять ее из-за стола. Дядька в бейсбольной кепке ударил меня. Удар пришелся по голове, сбоку, но я развернулся к нему, чувствуя, как звенит в ушах.
— Только попробуй еще раз, и я убью тебя, — пообещал я не своим голосом.
Мой противник не знал, что я всего лишь риелтор, ничтожество и все на Лонгбот-Ки только и потешаются надо мной. Билл Мур, мальчик для битья, клоун на отпускной сезон. Мой голос обещал самые серьезные последствия, а толстяк стоял ко мне ближе всех. Он засомневался; тем временем я успел поднять Стеф на ноги и заставил ее сделать несколько неуверенных шагов.
Я наполовину нес, наполовину волок ее к выходу. Народ глазел и переговаривался. Сердце тяжело колотилось, но я помнил, что в здании полно полицейских и мы должны убраться отсюда раньше, чем те заинтересуются нами, — иначе всему конец.
Когда мы были уже у дверей, я оглянулся и увидел, что Ник поднялся с пола с помощью дядьки в бейсболке, который что-то серьезно втолковывал ему — наверняка предлагал позвонить адвокату или копам или же просто догнать этого террориста и показать ему, где раки зимуют. У Ника из царапины на щеке обильно текла кровь. Он казался потрясенным, расстроенным, страдающим. Актерствует? Возможно ли такое?
Я вывел Стеф в коридор и повел в сторону главного вестибюля. Та слабо протестовала:
— Билл…
— Я все объясню в машине.
— Я плохо себя чувствую.
— Я знаю. Но, Стеф, нам надо ехать. Прошу тебя, поверь мне, детка. Нам обязательно надо уехать.
— Хорошо, — сказала она. — Хорошо.
Я вывел ее через боковую дверь, стараясь шагать как можно быстрее, но при этом не производить впечатления людей, спасающихся бегством. На улице почти стемнело, повсюду зажглись узорчатые фонари. Когда мы подошли к машине, я прислонил к ней Стеф, доставая ключи. Потом усадил со всей осторожностью.
И только когда захлопнул свою дверцу, до меня дошло, как сильно больна жена. В тусклом белом свете уличных фонарей ее кожа лоснилась от липкой испарины, руки и ноги казались тоненькими, как паучьи лапы, а сама она вся съежилась. Но глаза были живыми и встревоженными, и только ими она походила на мою жену.
— Куда мы едем?
— Пока не знаю, — сказал я. — Посмотрим.
Я сунул ключ в замок зажигания. А потом увидел в зеркале Ника, тот бежал к нам через стоянку.
— Господи боже!
Стеф развернулась на сиденье и тоже увидела его, бегущего с воздетыми руками.
— Что он делает?
— То, за что ему заплатили, — сказал я. — Либо он не в курсе последних событий, либо Баркли передумал и решил, что все-таки не будет делать козла отпущения из меня.
— Баркли? Ты имеешь в виду шерифа Баркли?
— Угу, — проговорил я, давая задний ход.
— Билл, о чем ты говоришь?
Я вспомнил, что она не знает о том, что случилось со мной сегодня, не знает, кто такой или кем был Холлам, не говоря уже об Эмили или Кассандре.
— Я потом объясню.
Машина дернулась назад, разбрызгивая гравий. Я развернулся слишком круто и задел задним бампером чужую машину; раздался скрежет, похожий на крик раненого животного. Выехав на дорожку, я направил машину прямо на человека, стоявшего посреди больничной парковки. Может, у него есть пистолет? Я решил не рисковать, выясняя наверняка. Крикнув Стеф, чтобы та пригнулась, я протянул руку и толкнул ее вниз.
Ник стоял на месте. Я врезался прямо в него. Тот с грохотом прокатился по капоту, ударился в ветровое стекло и свалился на землю с пассажирской стороны.
Я затормозил.
— Он уже поднимается, — сказала Стеф. Она была права. Но двигался он медленно. Это меня вполне устраивало, и я твердо решил закрепить достигнутый успех.
Я побежал к тому месту, где тот барахтался на земле, пытаясь подняться. Ударил его ногой в грудь, снова сбив на землю. За последние десять минут я нанес другим человеческим существам столько ударов, сколько не наносил за всю свою взрослую жизнь, но теперь, кажется, был не в силах остановиться.
Я наступил Нику на руку.
— Попробуешь нас преследовать, и я тебя убью. Передай это тем, на кого работаешь. Пусть до них дойдет, что их это тоже касается.
Он замотал головой, как будто бы не имел ни малейшего понятия, о чем я говорю. Я бегом вернулся к машине и рванул с места. Выезжая на шоссе, внимательно осмотрелся, убеждаясь, что никто не врежется мне в бок, затем влился в поток, повернув направо, а в следующий миг резко завернул влево и снова вправо, устремляясь на север.
Стеф ничего не сказала. Она была словно заворожена мелькающими перед нами огнями фар, а если нет, то, вероятно, старалась осмыслить происходящее. Я не знал, с чего начать. Было непонятно, в каком порядке излагать события, чтобы получилась более-менее осмысленная картина. Нужно ли рассказывать, что тот парень, который, как она думала, заигрывает с ней, на самом деле актер, а сама Стефани только что принимала участие в представлении, разыгранном с целью уничтожить меня смеха ради? Или же лучше начать с новости, что когда я уезжал сегодня из дома, там осталось три мертвых тела — трупы людей, которых она не знает, в том числе чудовищно изуродованное тело молодой женщины, с которой я недавно пил всю ночь?
— Я не понимаю, — неожиданно произнесла Стефани. — Я не понимаю, что здесь вообще происходит.
— Мы поговорим об этом, — пообещал я. — Но пока что я хочу выбраться из города до наступления ночи. Проедем вдоль побережья, может быть, в Тампу. Найдем гостиницу… в общем, остановимся где-нибудь. Мне необходимо понять, что делать дальше. — Я вспомнил, что мои кредитки больше ни на что не годятся, да и остальные карточки, наверное, тоже. — У тебя есть наличные?
— Не знаю. — Она с трудом осмотрелась по сторонам, затем нахмурилась. — Сумочки нет. Она осталась в больнице.
— Ну конечно, — вспомнил я. — Ладно, ничего страшного.
Хотя это было очень скверно. Я не помнил, сколько у меня осталось от той суммы, которую я снял утром, но явно немного. У нас с собой ничего — ни одежды, ни кредиток. Можно было переночевать и в машине, но для Стеф это будет тяжелым испытанием. Когда мы остановились на очередном светофоре — я каждые две секунды смотрел в зеркало, убеждаясь, что к нам никто не подкрадывается, прячась за машинами, чтобы напасть, улучив момент, — я почувствовал в кармане вибрацию, но не обратил внимания. Я не хотел разговаривать ни с кем из живых, за исключением той, что сидела рядом. Вибрация прекратилась. Но потом, примерно через полминуты, раздался сигнал — мне пришло смс-сообщение.
— Кто это?
— Не знаю, — сказал я, с трудом выуживая телефон из джинсов и передавая Стеф. — Что написано?
Она посмотрела на экран, и я буквально ощутил, как температура в салоне понизилась на пару градусов.
— Что там?
Стеф покачала головой.
— Извини. Кажется, я не имею права злиться на тебя.
— Стеф, я веду машину. И не вижу, что там. Я не знаю, о чем ты говоришь.
Она сунула мне телефон. На экране было написано:
«Я дома. Происходит что-то странное, я боюсь. Умоляю, позвони. Каррен».
Я резко развернулся на сто восемьдесят градусов, едва не убив нас обоих.
Глава 49
— На этот раз речь только о нас, — говорит она.
Хантер не знает, правда ли это, но радостно шагает вслед за ней по траве. Он не знает, может ли жизнь оставить человека в покое. Она вечно с тобой. Жизнь — это собака, которая нуждается в человеческом внимании, завоевывает его любой ценой и будет приставать к тебе до тех пор, пока ты на нее не посмотришь.
Спустя миг Джон замечает, что они идут вовсе не по траве, что сильно его удивляет — он был совершенно в этом уверен, когда приезжал сюда только вчера, и видел, как сильно изменилось их любимое место. А сегодня эта пара акров острова словно вернулась к первобытному состоянию: склоненные пальмы, кочки травы, торчащие из песка, кое-где болотца.