Сумка — рядом на тумбочке. Та самая, которую выхватил у меня мотоциклист.
Следователь дотошный, придерживается всех процедур, поэтому долго. Я опознала, пересчитала, расписалась — все на месте, претензий не имею.
Странное это ощущение — выходить около полуночи из отделения полиции. Почему-то накрывает чувство обретенной свободы. Даже если ты — потерпевшая и тебе только что принесли извинения.
Через двор ко мне спешит Яся. Обнимаемся.
— Ты как?
— Хочу две противоположные вещи: кофе и спать.
— Поехали, сейчас все тебе будет — подруга тащит меня к подозрительно знакомому черному кроссоверу.
Замедляю шаг, потому что за рулем — он. Боровой. Стандартный покер-фейс и цепкий взгляд.
— Ясь, я видела его сегодня там, на парковке. Промчался мимо меня сразу за мотоциклом.
— Я знаю. Садись, он сейчас все тебе расскажет.
Константин везет нас ко мне домой. Я рассказываю все, что удалось узнать в полиции.
Что сумку мою нашли почти сразу, за углом в двух кварталах от бизнес-центра. Рядом — оставленный мотоцикл.
Самого мотоциклиста отследили по камерам до ближайшего кафе, в которое он вошел и как будто уже не выходил. Вернее вышел, но уже через черный ход и в совсем другом образе, потому что и шлем, и одежда валялись там же в коридорчике.
— Ну и, вишенка на торте — муляж вместо камеры на заднем дворе — Никита кивает, подтверждая мои слова — что это обычное дело. И я знаю, что мало кто устанавливает полноценную систему видеонаблюдения, так что наш город далеко не самый “умный”.
— Алеся Игоревна… я должен извиниться… я на пол минуты опоздал… я не смог предотвратить нападение на вас — Никите эти слова даются с трудом, через паузы, через зубовный скрежет и прям в моменте еще проживаемую гамму чувств человека, потерпевшего фиаско.
Вижу в зеркале заднего вида его сожаление и в глазах чуть больше огня и злости.
— То есть это не случайное ограбление и ты знал, где, когда и как оно произойдет?
Он снова кивает, но по-прежнему все его внимание на дороге.
— Может ты знаешь — кто это сделал?
— Да. Но прошу вас — немного терпения. Совсем скоро вам все станет ясно.
Еще минут десять поездки в тишине и небольшом напряжении — все устали, все переволновались, и все в ожидании — есть еще что-то, что я должна прям сейчас обязательно узнать.
Заезжаем во двор — странно, но в моей квартире горит свет. Что ж, видимо кофе буду пить в интересной компании.
И опять этот аромат — кофе с кардамоном — на весь подъезд. Меня аж тригерит.
Даже возникла мысль — развернуться и дать деру отсюда, как утром в среду, когда я получила от курьера тот самый конверт.
Но это значит — все по новой, опять по кругу? Нет, пора уже поставить точку.
Захожу в квартиру — и правда, здесь целая компания.
Вот, например, господин Ямпольский явился — это хорошо, а то я его обыскалась. Держит в руках стопку документов — что, прям сейчас будем подписывать?
Возле плиты Олег хозяйничает — ну а кто еще мог сварить этот кофе, с таким ярким ароматом?
Мою усталость как корова языком слизала. Серьезно? У нас тут сейчас переговоры? Церемония подписания? Может сотрудник загса под столом спряталась, сразу нас и разведет? А было-бы неплохо!
В дверях еще толпятся новые люди — вижу, что это наши эсбэшники, шеф, наверняка побеспокоился, приехали приглядывать за мной.
А что здесь делает эта? Новая моего Бывшего? Тоже группа поддержки? Чья?
Штооошшшш, Леся — зажигай! Давай, родная, быстренько разрулим ситуацию — в душ и спать” — веду сама с собой уже привычный диалог.
И пока все оглядывают друг друга, делаю первый ход.
— Господа, видимо у каждого есть свой резон быть здесь и сейчас. Готова выслушать всех — кто начнет? Только давайте коротко и по делу — спать очень хочется…
— Я! Это — Я! — ну, конечно, она — “Дюймовочка с яйцами” — предсказуемо нетерпелива.
Ох, да ее трясет всю. И голос — хоть и громкий, но дрожит, и звонкая такая нота прорывается, когда интонация уходит вверх, аж до мурашек.
— Это я выхватила вашу сумку! И это было не ограбление, а шаг отчаяния! Мне просто очень нужно узнать, что там в ваших исках к Олегу и что вы оставите нашему сыну!
Хочу поближе рассмотреть — откуда у нее такая сила: в глазах ее не огонь, а раскаленная лава, сейчас всех затопит. Просто не женщина — а последний день Помпеи: неотвратимая и впечатляющая.
И я ее даже понимаю: узнать, что мальчик, родившийся с золотой ложкой во рту, вдруг может вмиг остаться без наследства — это любую мать мотивирует на поступки. И кто рискнет сердце матери обвинить в безумстве, когда она стоит за интересы своего сына?