— Сначала я снимал номер в гостинице или делал это в машине. Однажды напился и привёл девушку в нашу квартиру, пока жена была на очередном дежурстве. — Максим закрывает лицо руками и продолжает рассказывать так. — Юля сразу поняла, что в доме была чужая женщина. Она плакала и спрашивала, зачем я так поступаю, а я только орал в ответ, что мне надоело её вечное отсутствие. Когда она ушла в ванную, я лежал на кровати и переписывался с новой студенткой. Потом понял, что Юли нет слишком долго. Начал стучаться в дверь, ломиться… — Макс начинает вытирать глаза. — После нервного срыва и попытки… В общем, Юлю положили в психиатрическое отделение. Её родители подключили все свои связи, чтобы это не попало в личное дело, иначе о карьере нейрохирурга можно было забыть.
— Максим, — говорю я пересохшим ртом.
— Надя, — выдыхает он. — Я клянусь тебе, я стал лучше с тех пор! Я вынес урок! — Макс накрывает мою руку своей.
Но я убираю ладонь.
Глава двадцать седьмая
Максим
Меня всегда занимал парадокс человеческой памяти. Сколько раз бывал я уверен, что события развивались именно так, как помнил? Находил среди воспоминаний чёткие подтверждения, несомненные доказательства? А потом появлялись внешние улики, указывающие, что память извратила правду, изменила, подогнала её под моё удобство. А что-то и вовсе выкинула, решив не загружать мой ум излишними подробностями, сгладила неровности, успокоила совесть.
Почему я так плохо помню Надю? Девочку, лучшую подругу младшей сестры, которая почти выросла в нашем доме?
Впервые я увидел её в сентябрьскую субботу, — двадцать три, двадцать четыре года назад? Я был голодный, несчастный, издёрганный придирками однокашников. Мне пришлось драться дважды на неделе и вся параллель, похоже, твёрдо решила не давать мне покоя. Я сбежал из школы, сбежал из общежития, где теперь должен был жить до выпускного класса. Вернулся на автобусе домой, надеясь, что родители позволят больше никогда не возвращаться в эту тюрьму для ботанов. Но мама, вместо того, чтобы броситься меня обнимать, кормить и утешать, сказала: «Познакомься, это Наденька, Анина одноклассница». И погладила по голове не меня, а её! Малявку с чёрными блестящими глазами, чёрными волосами и смуглой кожей.
— Что за цыганка! — бросил я и девочка дёрнулась.
— Максим! — рассердилась мама. — Иди к себе и подумай о своём поведении!
Я просидел в комнате весь вечер, иногда выходя на кухню за бутербродами, громко топая и рыча от ярости. Хлопал дверцей холодильника и девчонка, кажется, съёживалась всё сильнее, пытаясь стать невидимкой.
Не помню, приходила ли она в другие выходные, когда я возвращался на "побывку" домой. Может быть и нет, — не хотела пересекаться со злобным старшим братцем своей подруги. Анька бесила меня рассказами о своей подружке. «Надейка классно рисует!», «У Надейки мама художница!», «Надейкин дедушка склеил нам китайские фонарики!» Однажды я запретил сестре рассказывать о надоедливой девчонке и она, внимательно оглядев меня своими глазищами, хмыкнула, но действительно, прекратила.
Через пять лет я поступил в МГУ. А потом полностью перебрался в столицу и, конечно, не вспоминал о «Надейке», пока не приехал на Анькину свадьбу. Сестра вцепилась в Александра на первом же курсе, и женитьба вскоре после выпускного стала закономерным развитием их отношений. Впрочем, парень был только рад попасть под Анин каблук.
В день бракосочетания я снова увидел «цыганку». Она не сильно выросла, осталась такой же худой и смуглой, но взгляд стал жёстким, взрослым. Анька назначила её своей подружкой, но Надя, похоже, слегка тяготилась этой миссией. Периодически сбегала из-за стола покурить, а ещё иногда зажималась в углу с каким-то хмырём, раза в два старше и крупнее её. Сестре это не очень нравилось, но она старалась не подавать виду.
В следующий раз я встретился с Надей полгода назад. Аня с утра позвонила мне, сильно встревоженная и потребовала немедленно ехать по такому-то адресу и если там никто не откроет, то вызывать полицию, МЧС, ломать дверь и кричать «Пожар!».
Мама, услышав, куда меня отправляет сестра, тоже заволновалась. Настояла, что поедет в Дом культуры, где должна выступать на конкурсе Зоя, на такси, а меня отправила к Надежде.
Когда я стучался в дверь «цыганки», под крики своей сестры из телефона, я ожидал увидеть на пороге разбитную бабу, наверняка опухшую после попойки или чего похуже. Но мне открыла ещё более худенькая, чем я помню, девочка с потухшим взором. Я буквально потерял дар речи. Она совсем не была похожа на образ из моей памяти. Ни на первый, из детства, ни на второй, девятилетней давности. Я не мог отвести взгляд от её угловатого лица, огромных тёмных глаз и взъерошенных волос. Того, как тонкая рука взметнулась ко рту, когда она услышала Анин голос. Как босые ноги сначала переминались на пороге, а потом шагнули в квартиру. Надя приглашает меня внутрь, подождать в тесном коридоре, пока бежит одеваться, чтобы скорее поехать спасать выступление моей племянницы.