Михаил Шелест
Изменить будущее
Глава первая
Я проснулся под гимн Советского Союза. Отец уже умывался в ванной, мама как всегда бесшумно занималась собой. По квартире распространялся запах яичницы с салом.
— «Можно ещё спать», — подумал я и перевернулся на другой бок, ложась на лучше слышащее левое ухо, чтобы снизить децибелы.
Сквозь дрёму я понял, что почему-то желаемого эффекта ограничения слышимости не добился и проснулся окончательно. Сердце забилось рывками и меня пробил пот.
Я потрогал ладонью ребристую тканевую поверхность поднятой спинки дивана «Ладога» на которой спал в юности и, в ужасе осознав действительность, подскочил на постели.
— Ты чего так резко? Сон плохой? — Спросила мама, красившая губы у зеркала в прихожей.
Дверь зала, где я всегда спал, была открыта.
— Да… Сон, — прохрипел я осипшим со сна и испуга голосом.
На сон, то что видел я, не походило. Сны, конечно, бывают очень реалистичные, но это — точно не сон.
— Ты просил сегодня тебя пораньше разбудить… Вот мы и не особо…
Я лихорадочно проверил мозг на предмет: «зачем?» и вспомнил, что хотел пробежаться перед школой по лесу на лыжах.
— «Какие, нахрен, лыжи?» — пронеслось в голове.
Я опустил ноги на палас и уставился в окно. Объездной трассы и моста за окном не было, как не было и проносящихся по нему машин. В темноте раннего утра угадывалось море и стоящие на внешнем рейде Владивостока корабли, мерцающие стояночными огнями.
Я подошёл к окну и взялся за ручку балконной двери, чтобы выйти на лоджию, но застеклённой лоджии за стеклом не наблюдалось.
— Ты что, Мишутка? — Спросила мама.
— Снег не идёт, — констатировал я.
— Да и слава богу. Посыпали песком тротуар, нет? Вчера хорошо, что папа встретил… И не спустилась бы. Уже три дня как снег выпал, а тротуары не посыпаны.
— Дворники посыпали, — сказал машинально я, вдруг вспомнив, что поздно вечером действительно видел, как районная дворничиха, живущая в нашем подъезде, посыпала тротуар, ведущий наверх к автобусной остановке, песком.
А я вчера вечером шёл с тренировки… Или с работы?
«Хрень какая-то. Этого не может быть», — подумал я, вспоминая вчерашний день.
— Твоя Галина уже под окном топчется, — проговорил отец.
— Она не моя, — пробормотал, как обычно я, прошёл на кухню и глянул в окно, приложив ладони к стеклу, защищая глаза от собственного отражения.
Отражение… Я увидел в стекле своё ещё детское лицо пятнадцатилетнего подростка, испуганные глаза и длинные, почти до плеч, волосы.
— Твоя, не твоя… Жизнь покажет, — философски заключил отец.
Девушка, увидев меня, махнула рукой. Я отошёл от окна.
Я скользил по снегу, по пробитой позавчера вечером лыжне. Галина скользила сзади. В лесу ещё летом положили асфальтовую дорожку и установили фонари. Вероятно, планировали создать культурную зону отдыха, но я вспомнил, во что потом превратили лес и сплюнул.
Дорожка имела небольшой уклон и мы уже в третий раз поднимались по нему, чтобы потом скатиться вниз.
— Что-то ты сегодня не разговорчив, — сказала Галина, когда мы отдыхали наверху перед спуском.
— Настроение плохое, — буркнул я.
— Мог бы и не идти. Я бы сама…
Слышно было, что она обиделась.
Мы не дружили с ней. Она жила в соседнем подъезде и училась в параллельном классе, но из жизни двора она почему-то выпадала. Они переехали недавно, а мы жили в доме с семьдесят первого года. Как оказалось позже, я ей очень нравился, а я её почти не замечал.
Эти мысли промелькнули в ворохе других.
— Да, химию не выучил. Химичка обещала спросить. И урок первый.
— Ну ты даёшь! Поехали домой! — Сказала она и оттолкнулась палками.
Отряхнув друг друга от снега, мы разошлись по подъездам. Мысли мои более-менее успокоились. Лыжи — вещь, жаль только снега у нас маловато выпадало в семидесятые годы. Зато уж если выпадет — праздник детворе.
«Я пришёл вчера домой», — вспоминал я, — «надел свои „кирзачи“, не одёванные с прошлого года, и пошёл гулять. Вчера катались часов до одиннадцати ночи, почему и уроки не выучил».
Дорогу, ведущую к дому, а дом стоял, и стоит, слава богу, и сейчас, у берега моря в семидесятые годя не чистили от снега, и машины, после редких снегопадов, опасались к нам спускаться. И дорога становилась большой детской горкой.
Снег долго не держался, и таял под лучами «южного солнца», как шутил мой отец. Склон сопки был южным и хорошо прогревался даже зимой.
В кирзовых сапогах очень клёво кататься на ногах. Скользили, как те же лыжи. В восьмом классе вдруг на «кирзачи» образовалась мода, и я даже в школу ходил в них какое-то время, но потом опомнился.