Снова нахальная улыбка, которая стала ещё шире при взгляде на меня. Я же хмуро посмотрела на свой персональный кошмар и выдавила:
— Хотели кофе, прошу…
Я сделала несколько шагов до длинного стола и почти со стуком поставила стаканчики. Поёжилась от внимания чёрных глаз.
— Это уже неактуально, — тихо уведомил меня Кирилл Бестужев и откинулся на спинку кресла. Развязал галстук и кинул его на стол. Мне почему-то это движение очень не понравилось. Все сосредоточилось на том, как мужские запястья развязывали тугой узел. Как широкая ладонь проводила по атласной ткани…
— Я просто хочу вернуть свою вещь, — нервничая, сказала я. Как мне хотелось верить, твёрдо.
— А я хочу от тебя минет, что скажешь?
Я приподняла стаканчик с кофе и отхлебнула. На голодный желудок напиток пролетел по горлу огненной волной. Я прошлась взглядом по просторному кабинету, физически ощущая, как сгустился воздух. Стал пряным. С легкой горчинкой. Такой бывает после секса, когда все вокруг пропитывается его ароматом. И это был первый сигнал к моей капитуляции, но я почему-то медлила, рассматривала привлекательного мужчину, который, если честно, тот ещё мудак, потому что принимает меня за девочку по вызову.
Кирилл не отводил взгляда. Он пристально изучал мою реакцию на его похабное предложение и, наверно, веселился, замечая мой невроз. Но мне хотелось, чтобы вот именно сейчас все встало на свои места.
Я переступила с ноги на ногу и сделала шаг вперёд. Мужские глаза потемнели. Кофе в моих руках продолжал ждать своего звёздного часа, и я решила, что это не такой плохой вариант.
Приближалась я медленно, задавая тон дальнейшему ходу событий по версии мужчины. А он подозревал, что, скорее всего, я начну торговаться. Но мне было не до того. Измена мужа выжала из меня все соки, а головная боль, которая не исчезала даже от сильных обезболивающих, добавила мне дерзости.
Кирилл удовлетворенно хмыкнул. От него пахло мускусом, бергамотом и чём-то цитрусовым. И я задержала дыхание.
— Я вам кофе привезла. Это большее, на что можете рассчитывать, — и резко отшатнулась. Поставила стаканчик на стол. Сделала два шага назад. Мужское лицо закаменело. Приобрело неправильную жёсткость. Ничего страшного. Пусть обнимается с моей сумочкой, которая всего лишь стала предлогом встречи.
Я приблизилась к двери и услышала насмешливое:
— В следующую нашу встречу хочу, чтобы на тебе не было белья.
— Кирилл, пейте свой латте и не обляпайтесь! — я открыла дверь и не успела сделать и шага, как тяжёлая рука прижала створку. Меня обдало терпким ароматом. Кирилл не дал мне выйти. Развернул меня к себе лицом и прижал своим телом. Ладонь по-хозяйски легла мне на талию, а потом, обрисовав изгиб, спустилась к бедру и сильно сжала.
— Наглый? — без тени сарказма уточнила я, пытаясь отстраниться.
— Обычный мудак, — ответил Кирилл, и его губы замерли в миллиметре от моих. Я отвернулась, всем своим видом выражая отношение к ситуации. Кирилл коротко хохотнул и, отступив, сказал: — Это не последняя наша встреча. Просто ты цену свою никак назвать не можешь.
Я хлопнула дверью.
Определённо такая терапия взбодрила меня. Жаль, ненадолго. В машине я уперлось лбом в руль и задышала часто, пытаясь разогнать в голове мутное марево мигрени.
До дома добралась за полчаса. Ляля устроила домашний салон красоты и предлагала мне нарастить ноготочки. Я бы не отказалась от мозгов. Но их, увы, просто так не найдёшь.
Мой мир раскололся надвое. Одна часть — это картинка бесчувственной девицы на стадии развода, которая пыталась сохранить остатки иллюзии контроля над ситуацией, а вторая — я, которая кричала от боли. Сидела в замкнутом пространстве и орала до сорванного голоса, до вкуса крови на губах.
Я, которой больно. Которую предали, растоптали, выбросили, как ненужный старый сервиз.
Мне хотелось забраться под одеяло и долго, упоительно рыдать. Так, чтобы до рези в глазах, чтобы, когда в зеркало смотрела, ничего не видела из-за пелены слез. Чтобы никто не мог подумать, что я не живая.
Я хотела поделиться своей болью.
Рассказать всему миру, как мне плохо, как меня предали и то, что я все ещё живая, просто сломанная. Старая ненужная кукла с вывернутыми ногами и руками.
Я хотела всего этого.
Ляля щебетала в нужных тональностях, и обычно ее вот эта наивная, местами детская, непосредственность меня умиляла и грела. Я словно купалась в чистом море рядом с подругой, но сейчас мне с каждым сказанным словом становилось все хуже.
В голове что-то сильно пульсировало.
Я незаметно приложила два пальца к виску. Боль чуточку утихла и пошла на спад. Но спустя несколько минут вернулась с двойной силой, и я, уже не таясь, сжала ладонями виски.
Перед глазами расплывались разноцветные круги, и сквозь них я не видела, что кровь пошла носом. Но это прекрасно заметила Ляля.
— Ева, это ненормально, — теперь в ее голосе был страх. Он отравлял ее собственный тёплый свет и превращал моря в болота. От этого становилось печально. Почти до слез.
И умей я плакать, я бы расплакалась.
Но у меня не получалось. Глаза горели, в горле клокотало. Я действительно хотела, чтобы слёзы смыли боль.
— Ева, вставай, поехали в травму. Ты меня пугаешь. Ты постоянно трёшь виски.
— Не надо, — сквозь полотенце и вязкий туман в голове отказалась я. Просто сжала пальцы Ляли в своей ладони.
— Не упирайся, иначе я… я…
Звонок в дверь заставил нас обоих вздрогнуть. Ляля встала и медленно прошла в коридор. Я слышала, как щёлкнул замок. Тихий разговор. Вернулась подруга с хмурым лицом.
— Это к тебе…
Я неуклюже встала и отбросила полотенце от носа. Облизала палец и протерла над верхней губой. А выйдя в коридор, только и могла вскинуть в удивлении бровь.
— Привет. Мы поговорим? — тихо прозвучало от двери.
Глава 11
Соня моя двоюродная сестра.
Моя мама ушла рано из-за онкологии. Папа воспитывал меня один, но с помощью бабушки. Я часто бывала у неё в гостях, и на море она меня возила. Но мама была не единственным ребёнком, поэтому София, тоже внучка, все время находилась поблизости.
Мы друг другу не нравились. Помню, бабушка купила мне куклу, которая поёт и ходит по столу, причём, когда стол кончался, кукла разворачивалась и шла дальше. Соня, на год младше меня, завидев игрушку, устроила истерику, и бабушка постановила, что кукла будет жить у неё, а я и Соня сможем в неё играть, когда будем приезжать в гости.
Казалось бы, кукольная вражда должна была поставить крест на сестринской любви, но время шло, куклы сменились юбками, платьями, косметикой, и оказалось, что Соня не нытик, а нормальная девчонка, которая и посмеяться может, и свои серёжки одолжить на дискотеку.
С каждым годом та самоходная кукла уплывала по реке памяти, что впадала в Стикс, а наша дружба крепла. Соня делила со мной все невзгоды. Один раз мы были у бабушки на даче, и я влюбилась в соседского мальчика, который приезжал редко и почти никогда не хотел кататься с нами на велосипедах. Как я убивалась, что он взял телефон и ни разу не позвонил, а Сонечка утешала, что не этот, так другой позвонит.
Или вот на школьном выпускном… В то время я жуть до чего была своенравная и гордая. Меня поставили танцевать последний вальс, но в пару мне достался тихий скромный мальчик, который никак не мог до меня донести, что я не танцую, а марширую. К концу репетиций до меня это дошло без его замечаний, но я ж гордая была, поэтому не могла подойти и спросить, где именно я ошибалась. Зато вечером я кричала Соньке в телефон, что я вообще как курица и у меня ни грации, ни таланта. Соня, бросив все свои дела, прибежала ко мне, и всю ночь мы учили бальные квадраты.
Танцевала я последний вальс чудесно.
Наша с Софией дружба и любовь были такими, каких не бывает у родных людей.