Сбросить сапоги и плащ, и оставить это на верхней ступеньке. Потому что поутру кто-нибудь придёт стелить постель и найдёт, если оставить в постели. А вообще, казарма казармой – ничего нигде не спрячешь, тотальный контроль. Одна не ходи, она не сиди, ещё хорошо, что никого спать со мной не навялили, а могли, как я понимаю. И мне нужно было бы делать вид, что так и надо, и вообще как в той песенке – «все принцессы так живут».
Я переоделась в ночнушку и выбралась из кровати. Тапки на месте, лавка у двери, как я её и оставила. Ой, нет, не как оставила. Дверь спальни открывается внутрь, и её явно пытались открыть. А лавка изрядно тяжёлая, я еле её придвинула. Вот и тут снаружи попытались отодвинуть, но не преуспели. Отодвинули сантиметров на пять, что ли, да и всё. И уж конечно, ничего не разглядели. А двигать сильнее, видимо, не решились, чтобы не перебудить половину дворца. Вот и хорошо.
И после всего я легла и уснула тут же, стоило мне только закрыть глаза.
Но подъём был, как обычно, по расписанию. Застучали в дверь – будто у меня тут пожар, или будто я им денег должна, и давно уже не отдаю.
- Ваше высочество! Отоприте немедленно! – о, это гофмейстерина Матильда, ну, я сейчас ей устрою!
Я поднялась и подошла к двери.
- Доброе утро, госпожа Матильда. Что вам угодно? Почему вы так громко кричите прямо с утра? И почему вы позволяете употреблять по отношению ко мне слово «немедленно» и повелительное наклонение, будто я у вас в штате служу?
За дверью слышалось сопение и тяжёлое дыхание, а потом госпожа Матильда снизила накал тона и произнесла:
- Ваше высочество, не угодно ли вам подняться и умываться? Я зашла пожелать вам доброго утра.
- Благодарю вас, я непременно это сделаю, уже сейчас. И вам доброго утра, госпожа Матильда, - если со мной вежливо, то и я на рожон не полезу.
Я отодвинула лавку от двери и вернула её на своё место. Госпожа Матильда бурей ворвалась в спальню и оглядела её, принюхиваясь, как ищейка какая.
- Почему вы заперлись? – она смотрела так, будто желала просверлить во мне дыру.
- Потому что мне постоянно мешают спать. Люди в вашем штате дурно воспитаны, и ведут себя совершенно бесцеремонно. Они приходят в чужую спальню, где их никто не ждёт, и куда их никто не звал, лезут в чужую постель и трогают меня!
- Нам всем нужно убедиться, что с вами всё благополучно.
- Для этого совершенно не обязательно мешать мне спать. Как вы думаете, что вообще можно подумать, если видишь ночью в своей спальне, да как бы не у себя в постели чужого человека?
- Это же не мужчины, - с негодованием произнесла госпожа Матильда.
- Ну и что? - пожала я плечами. – Намерения мужчин, по крайней мере, были бы понятны. А вот отчего ко мне зачастили придворные дамы – хотелось бы узнать. Но сейчас мне нужно умыться и одеться.
- Да, конечно. Умыться. Лобелия, неси воды!
Лобелия – служанка лет тридцати, она всегда носит воду поутру и выносит ночной горшок. Она и принесла полный кувшин воды, даже подогретой. Госпожа Матильда подозвала кого-то из коридора, вошла её подпевала – Изабелла, принесла поднос с мылом, щётками и всякими ухаживающими кремами. Крема эти я обычно игнорировала, потому что, во-первых, не так ещё всё и страшно, а во-вторых, в моей жизни сейчас нет ни лютого холода, ни сильного ветра, ни жаркого солнца. Незачем мазаться. А декоративки не предлагали, видимо, в сказке принцессе красить глаза совершенно незачем. А я бы хоть карандашиком подвела, что ли.
Вообще некоторые дамы постарше красили глаза. И королева красила глаза – подводила тонкой кисточкой, я видела такую у неё на туалетном столике, когда она позвала меня принимать ванну с жабами. И некоторые молодые тоже красятся – например, та рыжая, которую я засекла в дворцовом парке с принцем Тристаном.
За размышлениями я проморгала момент, когда мне велели повернуться к окну и закрыть глаза. И машинально закрыла. И почувствовала, как мне что-то намазывают на лицо.
Ну, держитесь. Если это что-то вредное, я сейчас вам задам!
- Можете одевать принцессу, - милостиво разрешила кому-то госпожа Матильда.
Я открыла глаза и попыталась повернуться к зеркалу, но на меня тут же ловким движением надели кринолин. Потом юбку, и ещё юбку, и платье. И повернули шнуровкой к солнцу – ну правильно, чтобы дырки лучше видно было. А потом посадили на лавку и делали причёску. И посмотреть на себя в зеркало я смогла только уже полностью одетая, и до конца причёсанная.
Я глянула – и заорала не своим голосом.