— Да в общем-то все достаточно просто. Вспомни, ведь я покинул Испанию, именно для того, чтобы посвятить свою жизнь борьбе за коммунистические идеалы. Как итог этой борьбы, меня по какому-тот доносу отправили за решетку, а ведь я воевал на стороне Республиканцев, и даже к тому моменту имел награду, орден боевого красного знамени от Советского Союза, которую вручил мне лично товарищ Калинин. Но поверили обычной анонимке, объявили меня шпионом, работающим на фашистскую Испанию, и отправили ни за что, за решетку.
— В то время, многих отправляли ни за что, тут ничего не поделаешь. Время было такое, хотя я тебя понимаю.
— Понимает он! Ты думаешь на этом все завершилось? Как бы не так. Как только меня призвали в армию и отправили на фронт, уже через месяц я стоял навытяжку перед представителями НКВД, и пытался доказать, что мое имя исправил не я сам, пытаясь уйти от какой-то там мифической ответственности, за неизвестные мне преступления, а обычный полуграмотный писарь-красноармеец, из лагеря в который меня отправили по приговору трибунала, который не знал, как правильно записать мою фамилию, и потому, поэтому переделал ее на русский лад назвав меня Петром Пименовым. Но меня мало кто слушал, и потому войну я начинал именно в штрафном батальоне, в который меня отправили под предлогом того, что я якобы собирался дезертировать с поля боя и переметнуться на сторону врага, а до этого по каким-то неизвестным причинам сменил имя.
— Как же так, ведь ты вернулся с войны с целым иконостасом на груди⁈
— Это было уже потом, но и это еще не все. Вернувшись сюда, меня просто не хотели пускать домой.
— Почему же?
— А все по той же причине. По всем документам, имеющимся в НКВД, я числюсь как Педро де Пиментель, а в Испании, это довольно известный дворянский род. Можно сказать, пусть и дальние, но родственники королей. Да и ближняя родня носит титул герцога, то есть почти принца. И единственное, что меня спасло, так это награды, полученные во время войны. А иначе, меня просто не пускали дальше Улан-Удэ, только потому, что я до сих нахожусь под негласным надзором милиции.
— Но ведь ты же служил в милиции по возвращению с фронта.
— Ну да. Кто-то там из республиканского руководства решил, что будучи участковым милиционером, я буду у всех на виду, и мне будет гораздо труднее нарушить советский закон. К тому же, у меня много боевых наград, решили, что я исправился за время войны, но на всякий случай отмечать свое присутствие все же заставили. Ты не в курсе, а ведь я каждый месяц, до самого выхода на пенсию, отмечался в отделе внутренних дел. Да и сейчас требуют того же, правда последнее время, этим занимается Володька, ну наш участковый, Владимир Степанович, а пока участковым был я, так каждый месяц должен был появляться в Кяхте, чтобы отметить, что я пока еще здесь и не сбежал за кордон. Именно поэтому, я ни разу за все время не выезжал в Монголию в улус нашей родни.
— Как не выезжал? Да мы с тобой чуть ли не весь север Монголии откатали! — Удивился я.
— Ленька, ну, что ты как маленький, право слово. — Ленька, а точнее Леонид Пименов, это я, здесь в Союзе, или же Пурэв Барлас в Монголии. Причем мое монгольское имя звучит довольно круто Барлас означает сильный, смелый. И чаше всего его дают в качестве прозвища. А, Пурэв, всего лишь — четверг. Вроде считается, что я родился именно в этот день недели. Во всяком случае бабушка была в этом уверена, на сто процентов.
— Неужели не понимаешь, — продолжил дед. — Я не покидал СССР официально, а то, что мы использовали одну из «дыр» это, не считается. И если бы об этом прознали, тогда было бы мне некогда. Учитывая все вышесказанное, я ничуть не сомневался, что рано или поздно, мне придется уходить отсюда, одному, или с семьей неважно. Просто загреметь, на старости лет на зону, по очередному доносу, и совершенно ни за что, я точно не желаю.
Честно говоря, подобные откровения меня сильно обеспокоили. Ведь стоит мне сейчас выехать за кордон, и на деда посыплются обвинения в том, что это именно он поспособствовал моему исчезновению, и тогда, оставшееся время жизни, он точно проведет за решеткой.
Правда дед меня не то, чтобы успокоил, но все же вселил некоторую надежду на то, что если до этого действительно дойдет, то он, ни минуты не сомневаясь, тут же уйдет вслед за мною, в начале в наш охотничий домик, а позже в улус. Уж его-то наверняка никто не найдет. И уйти ему будет достаточно просто. Помимо ГАЗ-69, в семье имелся еще и мотоцикл с коляской ИЖ(П)-56. Мы пользовались им в основном летом, когда уезжали с бабушкой к родне в Монголию. Тогда газик оставался деду, а мы бабушкой отправлялись на мотоцикле. Это было достаточно удобно. Сейчас конечно зима, но если выйти на лед реки Чикой, которая протекала рядом с поселком, то можно уехать достаточно далеко. Во всяком случае добраться до нашей лесной избушки, будет вполне реально.