Вернулся домой он уже в конце 1945 года, чуть ли не до пояса увешанный орденами и медалями, и может быть именно благодаря этому, ему предложили должность участкового оперуполномоченного милиции Шарагольского Сельского Совета. Под его неусыпным взором оказалось три поселка, находящихся непосредственно возле Советско-Монгольской границы. А именно сам Шарагол, где находился его дом, соседний поселок Хутор, расположенный в десятке километров западнее, поселок Лесной расположенный чуть восточнее. Рядом с поселком Лесной, находилась пограничная застава, и хотя она не входила в круг его обязанностей, но так или иначе, его там знали очень хорошо.
В 1959 году, его дочь носящее поэтичное монгольское имя Жаргал — счастье, влюбилась в местного пограничника, и после окончания его службы, была устроена пышная свадьба, после которой молодые отправились на родину жениха, в солнечный Узбекистан, город Бекабад, где в 1960 году, появился на свет и я. Мой отец Карим Юлдашев, этнический Узбек, работал на Бекабадском Металлургическом заводе, а матери, удалось устроиться в местную библиотеку. И все было в обще-то достаточно неплохо, хотя бы внешне, если бы в один из дней, из-за аварии на предприятии, отец не попал под выброс жидкого металла, заживо сгорев на месте. Мать некоторое время погоревала, и в один прекрасный момент, собрала все мои вещи и отвезла меня к деду с бабушкой, якобы на лето, пока сама она, не устроится на новом месте. Тем более, что прожить на зарплату библиотекаря, было просто нереально, а из семейного общежития от завода отца, ее почти сразу же «попросили». Точнее говоря выделили взамен достаточно просторной комнаты, какую-то грязную и неудобную комнатушку, откуда она и сбежала самостоятельно.
Лето, затянулось вначале на год, а после и насовсем. Первое время, мать еще как-то общалась с родителями, и передавала мне приветы, обещая, что скоро все наладится и она заберет меня к себе, но с каждым годом надежды на это становилось все меньше и меньше. Да и честно говоря с дедом и бабушкой жить было гораздо интереснее, чем с родителями. Из тех редких моментов, что отложились в моей памяти, я помню только домашние ссоры, вечно пьяного отца, возвращающегося с работы, как тогда говорили «на рогах», постоянную нехватку денег, из-за которых, я с завистью смотрел на соседскую семью, у детей которой всегда были самые разные игрушки, а у меня единственный желтый плюшевый медвежонок Тимка, с полуоторваной лапой, с которым я не расставался ни днем не ночью. Да и того прислали мне именно дед с бабушкой.
И честно говоря став уже чуть по взрослее, я с каждым разом замирал в опасении, когда от матери приходило очередное письмо, остро надеясь, что у нее найдется очередная причина, из-за которой вот именно сейчас, она не сможет меня забрать из Шарагола. Причина, как обычно находилась, и я прыгал от радости и был как никогда счастлив этому, а бабушка, глядя на меня, тайком утирала слезы. Здесь в Бурятии мне было хорошо. Я общался со сверстниками, ходил на рыбалку на речку Чикой, охоту с дедом, летом с бабушкой мы уезжали к ее многочисленной родне, проживающей по ту сторону границы, в Монголию, где я научился, как настоящий монгол, скакать на неоседланной лошади, как настоящий ковбой, не сходя на землю, собирать пасущихся лошадей в один огромный табун, принимать участие в монгольских празднествах и выходить в круг соревнуясь в бүхэ барилдаан — национальной борьбе. И не скромничая скажу, что довольно скоро вышел в число несомненных лидеров, ни однажды побеждая многих соперников.
Здесь, на границе с Монголией многие жители имели свободный пропуск на ту сторону границы, для посещения родственников. Все это считалось в порядке вещей, помимо того, что посещая родных живущих на другой стороне, довольно часто удавалось приобрести то, что другой раз было невозможно найти в местных магазинах. Увы, но большинство поселков снабжались именно по третьей категории. То есть в магазине, можно было приобрести пиленый сахар, кое-какие крупы, осклизлые макароны, моментально слипающиеся в один комок, стоило им оказаться пусть даже в кипящей воде. Полки местного гастронома, были снизу доверху заполнены консервными банками с морской капустой, богатой йодом и белками, которая никому была не интересна. Завтраком туриста из пшённой или перловой каши в томатном соусе с легким привкусом мяса. Килька в томате была уже за радость, и раскупалась практически моментально. А любые консервы в масле, можно было достать, только в Кяхте или же Улан-Удэ.
Мясо до нашего села не доходило по той простой причине, что это считалось излишним. Действительно зачем снабжать мясом, или колбасой людей, когда в подворье почти каждого из них, имеются либо свиньи, либо овцы, либо куры. И тем более охотников, которые сами могут добыть и изюбра, и оленя, да и дикого кабана. Кроме консервных банок, там же присутствовали груды грузинского чая, который если и покупали, время от времени, и то, только те, у кого не было возможности перейти в Монголию, и отовариться в их магазинах и передвижных лавках.
С другой стороны, и там тоже было не все ладно. Например, каждый раз отправляясь в гости к монгольской родне, мы обязательно брали с собой мешок сахара, муки, риса. Все это у нас стоило гораздо дешевле чем там, и поэтому всегда принималось с радостью. Зато оттуда к нам приходило то, что у нас невозможно было купить ни за какие деньги. Те же самые джинсы, которые в Улан-Уде доходили до ста пятидесяти рублей за пару, в Сухэ-Баторе, свободно лежали за пятьдесят местных тугриков. Если учитывать, что один рубль с радостью меняют на четыре тугрика, получается, что те же польские «Montana» стоят всего десять пятнадцать рублей. Правда разница все имелась, уже «Super Rifle» в монгольских магазинах доходил до сотни тугриков, хорошая кожаная обувь, оценивалась примерно во столько же, кожаные куртки с меховой подстежкой, местного производства стоили совсем недорого, а турецкие, которые свободно продавались по всей Монголии уже втрое дороже. Но так или иначе, приобретать все это там, было гораздо выгоднее. Правда и тут имелись свои нюансы.
Если скажем я приехав к родным в Монголию, купил все это, то перевезти все это через границу, довольно сложно. На пограничных постах возникают неудобные вопросы о том, где взял иностранные деньги, откуда, кто подарил и так далее. В итоге, могут выписать штраф, а иногда и конфисковать купленное. Другое дело, если все это привозят родные, которые объявляют все эти вещи собственными вещами, и никаких вопросов не возникает. Правда имеются еще и «дырки», своего рода, нелегальные проходы через границу, но это совсем другая история.
Однажды, будучи еще в «нежном возрасте», я как-то спросил деда, как согласуется его служба в милиции, и контрабанда. Потому, как использование «дыр», иначе назвать никак не получается.
— Я, хоть и милиционер, — ответил он мне, — но далеко не идиот. Уж если, наше руководство не желает нас нормально обеспечивать самым необходимым, почему бы мне самому не побеспокоиться о том, чтобы моя семья была одета и обута, как полагается.
Став чуть по старше, я и сам много раз проходил мимо пропускных пунктов, перевозя в Монголию то, что требовалось моей родне, и закупая там, то, что было нужно мне. Нет, мы никогда не занимались перепродажей купленного на рынках, но свою семью обеспечивали от и до. Кстати, имелся довольно интересный нюанс, о котором многие знали, пользовались, но под дамокловым мечем уголовного кодекса молчали как рыба об лед. Дело в том, что в Монголии помимо официальной валюты — Тугриков, имели хождение и доллары США. Правда, они имели хождение строго неофициально, потому как по Монгольским законам, за торговлю валютой предполагался чуть ли не расстрел на месте. Но тем не менее, например, меха, некоторые шкуры, золотой песок, нефрит и необработанные драгоценные и полудрагоценные камни, мясо некоторых зверей, продавались и покупались только и исключительно за валюту.