Мне пришло в голову, что, наверное, я поступила крайне неосторожно, рассказывая так много человеку, которого я едва знаю. Но когда Жерар находился рядом, создавалось ощущение, что мы давным-давно знакомы. Я чувствовала такую общность… близость.
Оглядываясь назад, я понимаю, насколько неискушенной была, не сумев сразу разобраться в том, что случилось со мной.
На следующий день, хотя я и чувствовала себя слегка неловко, я не пошла на прогулку в сторону Эндерби, а приходил ли Жерар д'Обинье к Эверсли-холлу, я не видела, так как весь день не выходила со двора.
Утром я виделась с дядей, конечно, в присутствии Джесси, которая сосала свои конфеты и выглядела, как мне показалось, еще более довольной, чем обычно. Во время этой встречи к нам зашел посетитель. Это был не кто иной, как Эймос Керью, и у меня появилась возможность рассмотреть его.
У него были яркие темные глаза, курчавая борода и шапка вьющихся темных волос. Волосатик. Вот как я опишу его Жерару во время нашей встречи. Я улыбнулась про себя.
Было ясно, что мой дядя весьма, высокого мнения об Эймосе Керью.
— Вот и ты, Эймос. А это моя… ну, в нашем родстве не так уж просто разобраться, но ее мать, как я знаю, моя ближайшая родственница, и поэтому мы зовем друг друга племянница и дядя. Это, в принципе, может означать разную степень родства, даже если не является вполне точным.
— Отлично, я рад познакомиться с вами, мадам, — сказал Эймос Керью. Он взял мою руку и сжал ее до боли. Мне показалось, что он собирается переломать мне кости.
— Я слышала о вас, — сказала я, — и теперь рада увидеть.
Он расхохотался. Эймос Керью, как я вскоре заметила, вообще часто смеялся. Его смех мог иметь разные оттенки: подчеркнуто сердечный, язвительный, добродушный. Это могло бы быть нервной реакцией, но нет. Я не думаю, чтобы он когда-нибудь нервничал. Но, несомненно, он был осторожен…
— Его светлости нравится, чтобы я время от времени заходил и докладывал ему о положении вещей.
— Да, конечно, — отозвалась я. — Я уверена, что его очень интересует, как идут дела в имении.
— Для его светлости это тяжело.
У Эймоса Керью вырвался смешок.
— Сочувственный на этот раз, как я подумала.
— Можно сказать, что он сидит в клетке, — продолжал Эймос, — а он так всегда любил вольную жизнь, ведь так, ваша светлость?
— О да, мне нравилось бывать на свежем воздухе. Гулять, ловить рыбу.
— Тебя можно было назвать разносторонним спортсменом, правда, лапочка?
Джесси посмотрела на Эймоса, и они обменялись многозначительными взглядами. Эймос вновь рассмеялся. В этот раз в его смехе было и уважение к спортсмену, и сочувствие к его нынешней беспомощности.
— Мне бы хотелось, чтобы ты показал моей племяннице как-нибудь имение, Эймос.
— С радостью, милорд.
— Прекрасно, тогда покажи ей всю округу. Тебе ведь нравится эта идея, Сепфора?
— Да, очень, — поблагодарила я.
— Ты получишь представление о размерах Эверсли-корта. Ты увидишь, насколько оно больше вашего Клаверинга. — Дядя повернулся к Эймосу. — Муж моей племянницы хотел приехать вместе с ней, — продолжал дядя Карл, — но не смог из-за несчастного случая. В следующий раз они прибудут вместе.
— Это будет и правильно, и прилично, милорд.
— Да.
Я слушала их разговор о делах в имении. Дядя Карл явно намеревался поговорить обо всем подробно. Мне тоже было интересно, так как Жан-Луи часто рассказывал мне о трудностях в Клаверинге, так что я прекрасно понимала, о чем идет речь.
Когда Эймос Керью собрался уходить, Джесси проводила его до двери. Я наблюдала в зеркале за ними и видела, как она что-то шептала.
«И тут конспирация», — подумала я и засмеялась про себя. Жерар с его подчеркнутой серьезностью и шуточками заставил меня увидеть в сложившейся ситуации просто-напросто одураченного мужчину и хваткую женщину, которая, играя роль дядиной любовницы, на деле крутила роман с его управляющим.
За обедом Джесси по-прежнему выглядела весьма довольной и гораздо раньше, чем обычно, отправилась на свидание к Эймосу.
Я же пошла в комнату дяди, мне было что рассказать ему.
Он с нетерпением поджидал меня, выглядел очень оживленно, его карие глаза светились лукавством.
Когда я подошла поцеловать его, он взял меня за руку.
— Посиди со мной, дорогая, и расскажи, что ты сумела сделать, а потом у меня тоже есть, что рассказать тебе.
Я немедленно описала, как, добравшись до города, я повидала молодого мистера Розена, который и занялся оформлением завещания.
Дядя кивал:
— Это все отлично. Теперь его надо будет подписать и отослать в контору Розена. Ха-ха. Бедная Джесси! Боюсь, это будет ударом для нее. Но это единственно правильное решение.
— Но, дядя, — заметила я, — не может же она рассчитывать унаследовать огромное фамильное имение? Он рассмеялся.
— Ты плохо знаешь Джесси, — любовно сказал дядя. — У Джесси грандиозные планы. Бедная Джесс… но я одурачил ее. Я… ха… кое-что подписал… вчера. Я должен был осчастливить ее.
— Вы что-то подписали!
Он улыбнулся мне и коснулся губ. Я подумала, что он сам не может утихнуть из-за распирающих его чувств.
Он сказал:
— Ты уже здесь… и повидала Розена… Ну, я и решил, что вполне безопасно подписать что-нибудь в пользу Джесси.
— Вы имеете в виду… завещание?
— Да, некоторым образом. Конечно, оно не будет действительным. Но Джесси не понимает разницы. Я подписал бумагу, датированную вчерашним днем. Там говорится, что все отойдет ей: дом, имение, все, за исключением одного-двух пустяков, о которых я должен буду позаботиться потом.
Я окаменела. Мне действительно казалось, что я попала в сумасшедший дом.
— Дядя Карл! — воскликнула я в волнении.
— Не волнуйся. Мне просто хотелось видеть ее счастливой. Эта бумажка удовлетворит ее и остановит поток ее бесконечных приставаний ко мне. Но она будет аннулирована, когда я подпишу настоящее завещание, потому что в нем я откажусь от всего, подписанного ранее. Это надо сообщить Розену.