— А ты уверен, что смог бы его опознать?
— Теперь — да. Черты лица я, разумеется, не рассмотрел, но голос и особенности походки я запомнил. В Москве или в Париже это, конечно, ничего не дает, но в Костайнице с населением две тысячи человек это уже нечто. Мы познакомились практически со всеми жителями Костайницы, но этого Гойко я наверняка не видел. Это довольно странно.
— Какие, — спросил Мукусеев, — ты делаешь из этого выводы?
— Выводы делать рано — фактов мало. Меня беспокоит другое…
— Где взять деньги?
— Черт с ними, с деньгами. Меня беспокоит, куда делась первая записка? — произнес Джинн.
— В то утро машины мыл Зимин, — ответил Мукусеев. — Неужели… Зимин?
После завтрака Мукусеев сказал:
— Коллеги, у меня есть сообщение.
— Какое же? — спросил Зимин. Он жевал зубочистку и щурился на солнце.
— Важное… Я бы сказал, весьма важное. Но обсудить его я предлагаю в другом месте. Ну, скажем, на речке.
— Ого! Вы нас уже заинтриговали, Владимир, — сказал Широков.
— На речке так на речке, — сказал Зимин. — Удочки брать?
Мукусеев, Широков и Зимин расселись на камнях, а Джинн стал швырять гальку, пуская блинчики. Река блестела, щебетали птицы… Все выглядело очень мирно и беззаботно.
— Итак? — спросил Зимин. Мукусеев закурил и сказал:
— Появился человек, который может указать место захоронения.
Он сказал эту фразу и замолчал. Джинн застыл с рукой, отведенной для броска, Зимин вынул изо рта зубочистку, а Широков сказал: кхе… Джинн швырнул свой камень, повернулся и сел на корточки — так любят сидеть зэки.
— Появился человек, который может указать место захоронения наших ребят, — повторил Мукусеев.
— Что же это за человек? — осторожно спросил Зимин.
— Человек до некоторой степени анонимный.
— Очередной Бороевич? — поморщился Джинн.
— Как он на вас вышел? — спросил Зимин.
— Прислал записку.
— Ого! С почтальоном?
— Нет, тайно сунул под дворник автомобиля, — ответил Мукусеев, глядя на Зимина.
— А посмотреть на эту записку можно?
— Да, конечно, я покажу вам ее… потом, позже.
— А сейчас не покажете? — спросил Широков.
— Собственно, записка не представляет большого интереса. Всю информацию я получил при личном контакте.
— Вы лично встречались с источником?
— Да, сегодня ночью на кладбище. — Джинн нахмурился и сказал:
— Какого черта, Володя! Что это за самодеятельность? За безопасность пока еще отвечаю я. А ты идешь один ночью на встречу с неизвестным… Это нормально?
— Так было надо, Олег.
Широков и Зимин переглянулись. Джинн раздраженно швырнул в воду камень.
— Спасибо. Спасибо тебе, Владимир Викторович, за доверие.
— Зря ты, Олег… Я был вынужден. Объяснить, почему?
— Да уж будь любезен, — сказал Джинн. Разговор шел как по нотам, а партитуру они написали еще ночью.
— Дело вот в чем, коллеги. Записка, которую я обнаружил вчера, была не первой. Первую я, к сожалению, не получил. Источник объяснил мне при встрече, что первую записку он сунул под дворник еще позавчера ночью… Она исчезла.
— Та-ак, — протянул Джинн. — Куда же она делась?
— Мне тоже очень интересно, — ответил Мукусеев.
— Ветром не могло ее унести? — спросил Зимин.
— Нет, это исключено. Насколько я понимаю, никто из нас ее не видел?
— Странная постановка вопроса, Владимир Викторович, — произнес Широков.
— Позавчера утром я мыл машины, — сказал Зимин. — Никакой записки не видел… Мария или Сабина не могли взять?
— Сабина, — сказал Джинн, — не брала… Я бы знал.
Зимин задумчиво посмотрел на изжеванную зубочистку и произнес:
— Ну, конечно. Тебе, Олег, Сабина бы обязательно доложила… лично.
— Совершенно верно, Илья Дмитриевич, — глядя в глаза, отозвался Джинн. — Мне бы Сабина сказала.
— Не сомневаюсь, Олег. Ты же, кажется, ее уже… ВЕРБАНУЛ.
Широков поднялся с камня и сказал:
— Прекратите… А вы, Владимир Викторович, так и не объяснили мотивов своего поступка. Ваш поход на кладбище в гордом, так сказать, одиночестве чем же все-таки был вызван?
— Недоверием к нам, — сказал Зимин. — Наш уважаемый коллега посчитал, что кто-то из нас троих нашел записку под дворником автомобиля и скрыл ее… Я даже знаю, кого заподозрил Владимир Викторович в первую очередь.
— Кого же? — спросил Широков.
— Этого мерзкого старикашку из Генпрокуратуры, — ответил Зимин.
Владимир сделал вид, что смущен.
— Ну же, — подбодрил его Зимин, — скажите нам, Володя — дело было?
Мукусеев помолчал несколько секунд, потом ответил:
— Вчера я несколько неверно оценил ситуацию… я сожалею.
— А сегодня вы пересмотрели свои взгляды?
— Если бы я не доверял вам, я бы ничего не рассказал, — принужденно ответил Мукусеев. — Я признаю, что был не прав.
— Большое спасибо, — сказал Зимин шутовским тоном. Широков произнес:
— Но кто же, все-таки, взял записку? Вопрос очень важный. — Джинн встал и сказал:
— Вариантов всего три: либо кто-то из нас. Либо Мария. Либо третий. Посторонний человек. — А Мукусеев спросил:
— К какому варианту склоняешься ты, Олег?
— Я думаю — Мария.
— А на кой, извините, хрен ей эта записка? — поинтересовался Зимин.
— Видимо, она посчитала, что так будет лучше для всех, — пожал плечами Джинн. А Мукусеев сказал:
— Может быть, ты, Олег, попробуешь через Сабину прозондировать эту тему?
— Попробовать-то я попробую, но… — Зимин закурил, встал с камня и сказал:
— Ладно, оставим это… Пока, во всяком случае. С Манькой я поговорю сам и, если она взяла писульку, то, поверьте мне, я ее расколю. Сейчас меня интересует другое: что же все-таки сообщил вам, Володя, ваш анонимный источник?
Мукусеев вкратце пересказал встречу с Гойко, продемонстрировал зажигалку. Все по очереди повертели ее в руках… Задумались.
— И где же вы намерены взять шесть тысяч марок, Владимир Викторович? — спросил Широков. — Посольских партвзносов больше, кажется, нет? Я готов профинансировать мероприятие из командировочных, но…
— Я и хотел обсудить этот вопрос с вами, мужики, — сказал Мукусеев. — Вопрос деликатный… Но… Давайте прикинем, сколько у нас наличности.
Выяснилось, что наличности даже с учетом российских дублей, никак не набирается хотя бы на половину суммы. Мукусеев позвонил в посольство и в весьма туманных выражениях намекнул на некий «новый поворот» и необходимость финансовых вливаний… Решили, что в Белград, за деньгами, отправятся Широков и Зимин, а Мукусеев и Джинн остаются в Костайнице.
После обеда Широков и Зимин уехали.
Денег в посольстве не дали. Вернее, дали, но всего восемьсот пятьдесят марок.
— Что же делать-то? — озадаченно произнес Мукусеев.
— Не переживайте, Владимир Викторович, — ответил Широков. — Есть другой вариант.
— Какой же?
Широков улыбнулся, посмотрел на Зимина. Зимин тоже оскалился, показывая железные зубы в верхней челюсти. Мукусеев подумал, что если он и на допросах так улыбается, то, конечно, преступник начинает чувствовать себя… э-э… неуютно.
— Ну так в чем дело? — спросил Мукусеев. — Что за вариант? Чубайс подарит моему источнику мешок ваучеров? — Зимин покачал головой и скорбно произнес:
— Как вы циничны, Владимир. Вы бы уж выбрали для своих шуточек что-нибудь пониже: мать, честь, Родина… А вы в самое святое плюнуть норовите — в Ваучер!
— Илья Дмитриевич! Честное слово — не до шуток! Что там у вас за вариант?
Широков и Зимин снова переглянулись, и Широков сказал:
— Нашелся человек из взвода Бороевича.
Несколько секунд все молчали. Потом Джинн спросил:
— Он может указать место захоронения? Он уже дал показания?
— А вот это как раз и предстоит узнать. Богдан Троевич живет всего в сорока километрах от Костайницы, в поселке N.
В комнате Широкова расстелили на столе карту. Простыня топографической премудрости накрыла стол целиком.
— Игорь, — попросил Джинн Широкова, — задерни шторы от греха.