В ноль часов восемь минут в серые ворота «точки 8» въехали четыре автомобиля: «рафик» и «нива» ГРУ, «лэндкрузер» одной из московских ОПГ и «москвич» полковника Филиппова. На «рафике» и «ниве» стояли милицейские номера. Ворота закрылись.
Спустя одиннадцать минут они снова распахнулись и впустили внутрь «волгу» генерала Сухоткина. «Волга», расплескивая лужицы на асфальте, подъехала к двухэтажному зданию, где уже стоял «москвич» Филиппова. Генерал энергично выскочил из машины, нажал на кнопку звонка. Дверь открыл Филиппов.
В большой, но безликой комнате с казенной мебелью, генерал и полковник сели за стол напротив друг друга.
— Рассказывай, Евгений Иваныч, — произнес Сухоткин. Филиппов спокойно и обстоятельно рассказал, что за Фроловым, видимо, следили. Наблюдением зафиксирован автомобиль «ВАЗ-2106» серого цвета, госномер… «Шестерка» провела разведку в садоводстве, затем появились два джипа с группой захвата. Номера джипов тоже известны, сейчас «пробиваются» через ГАИ. Труп неизвестного дактилоскопирован. Есть трое «пленных», один из которых — сотрудник милиции… С ними можно начинать работать.
— Хорошо, — сказал генерал. — Ты, Евгений Иваныч, их уже видел и представление составил. С кого начнем?
— Есть один слабачок. Под огнем обделался. Пожалуй, с него.
Вдвоем они спустились в подвал. В одном из помещений подвала лежал на носилках труп Студента со следами дактилоскопической краски на руках. За столом сидел Кавказов и что-то писал. Увидел генерала — вскочил.
— Давай сюда засранца, Витя, — сказал Филиппов. Кавказов вышел. Сухоткин и Филиппов сели за стол, развернули колпак настольной лампы так, чтобы он освещал труп. Спустя минуту вернулся Кавказов, привел «засранца», на стол положил водительское удостоверение, довольно толстый бумажник, ПМ со спиленным номером и связку ключей.
От «пленного» дурно пахло. Он стоял в свете настольной лампы и, не отрываясь, смотрел на труп. Филиппов взял в руки «права», прочитал вслух:
— Губарев Святослав Ильич.
— А? Что? — вздрогнул Губарев. Он только сейчас заметил присутствие Филиппова и Сухоткина. Он был сосредоточен на трупе. Труп, собственно, для того здесь и оставили… Губарик потек сразу. Только успевай вопросы задавать. Он говорил много лишнего и в данный момент не нужного: о группировке, о том, какой он хороший, о том, что спортсмен и любит свою жену… Он облизывал сухие губы и часто косился на труп. Ему задавали вопросы, и он отвечал охотно, торопливо: в садоводство их направил Артур. Артур — это бригадир. Бриневский фамилия, дважды судимый. Велено было взять мужика. Этот мужик какому-то барыге задолжал. Его выследили… Нет, не наши. Барыга какую-то частную контору нанимал, они и выследили. Уж тогда подключили нас. Артур сказал: барыга серьезный, его слушать как меня.
«Барыга» сильно заинтересовал Сухоткина и Филиппова. О нем расспрашивали очень подробно, но Губарев сам ничего о нем не знал. Смог только описать: «мотыль» чуть ли не под два метра, в очечках, говорит интересно… Вроде как сам-то он русский, но говорит с акцентом. Какой акцент? А хрен поймешь. Вроде как польский.
Через сорок минут Губарева передали Кавказову. Его сфотографировали, сняли «пальчики» и стали раскручивать дальше. А перед Сухоткиным и Филипповым предстал старший лейтенант милиции Кропоткин.
Мент попытался юлить, но Филиппов, послушав минут пять его словоблудие, сказал:
— Слушай, орел, внимательно. Ты, наверно, уже сам понял, что попал к серьезным людям. У нас тут ни адвокатов, ни прокуроров по надзору нет. Будешь с нами сотрудничать — выйдешь отсюда живым и невредимым. И даже с перспективами служебного роста. Не будешь — ляжешь рядом с этим, — кивок на тело Студента, — и твой труп никто никогда не найдет.
Филиппов блефовал. Но делал это весьма убедительно. Да и обстановка соответствовала… Мент поверил в реальность угрозы и стал давать показания. В целом его рассказ совпадал со словами Губарева, а описания Антона и водителя «шестерки» он дал гораздо более полное, чем Губарев. Его тоже передали Кавказову для дальнейшей обработки и вербовки.
Третьим в подвал привели Потроха. Потрох выглядел очень худо, едва держался на ногах, был бледен. С ним уже поработал врач, Кавказову врач сказал, что ничего страшного нет — пробиты мышцы. Но кровопотеря и рана от девятимиллиметровой пули — это, конечно, не подарок… Ни Филиппов, ни Сухоткин никакого сочувствия к Потроху не испытывали. Перед ними был бандит, захваченный с оружием в руках. Да и ранен он именно потому, что не выполнил команду и не бросил свой ТТ… Что ж его жалеть?
Учитывая состояние Потроха, ему дали стул, и он тяжело на него опустился. Выглядел Потрох худо, но держался лучше всех. Он не стал отвечать на вопросы, а на угрозу Филиппова положить рядом со Студентом, сплюнул на пол и сказал:
— Да в рот я тебя имел, папа.
Способы разговорить Потроха были, и он сам хорошо это знал. Но применять их не стали. Собственно, первичная информация была уже получена и она наводила на очень нехорошие мысли. Опытным профессионалам был виден хвост чужой разведки. Чьей именно — неизвестно, но то, что причину интереса «мотыля» в очечках к Фролову следует искать в Югославии, не вызывало никаких сомнений.
Около часу ночи Антон позвонил своему «авторитетному другу». Из осторожности (а теперь, после событий в садоводстве, следовало быть очень осторожным) звонил из уличного автомата.
— Привет, Михаил, — сказал Антон, не представляясь. — Не спишь еще?
— А-а, друг Антоша! Не сплю, представь себе. Твоими, брат, молитвами.
— Хорошо, что ты еще не спишь. Нужно поговорить.
— Поговорить? — вспылил «авторитетный друг». — Нет уж, брат, не стоит. Разговоры с тобой дорого мне обходятся.
— Не стоит так волноваться, — сказал Антон спокойно. — Произошла накладка.
— Накладка? По-русски это называется по-другому. Это называется втравить в блудняк. Ты втравил меня в блудняк, Антоша.
— Спасибо, я запомню это выражение.
— Не за что. И запомни еще кое-что: мне больше не звони.
— Тебе, Михаил, не нужно больше американское гражданство?
— Нет, — свирепо ответил Михаил. — Обойдусь без него.
Антон, стоя в телефонной будке с выбитыми стеклами, ухмыльнулся. У него был в запасе хороший козырь и он с удовольствием его выложил:
— А транзит?
— Какой транзит? — спросил Михаил напряженно.
— Не валяй дурака, Миша. Калининградский транзит.
— Блядь! — сказал «авторитетный друг». — Вот блядь! Чего ты хочешь?
— Об этом потом, когда ты успокоишься… А пока мне нужно, чтобы твои торпеды забыли обо мне. Все враз, дружно заболели амнезией. Понял меня, Миша?
— Понял.
— Вот и хорошо, вот и договорились, — закончил разговор Волкофф. После этого он позвонил Большакову и сказал:
— Паша, это Антон.
— Привет, — заспанным голосом ответил Павел. — Что у тебя?
— Накладочка небольшая вышла, Паша.
— Что такое? — мгновенно насторожился Большаков.
— Да ничего особенного. Просто я слышал, что у того парня, который ездит на «шестерке»… Василий, кажется?
— Ну, — поторопил Большаков.
— Болт гну. Так вот, вчера вечером у Василия угнали его «шестерку»… Понял?
Большаков молчал несколько секунд, потом сказал:
— Понял… а про мою «восьмерку» не слышал — не угнали ее?
— Нет, — весело ответил Антон. — Да, вот еще что. Если у Васи действительно угнали машину, то я ему материально помогу. Передай ему, пожалуйста.
— Передам, — зло ответил Большаков. Волкофф повесил трубку и вышел под дождь. Он был спокоен.
Встреча руководителей двух российских разведок состоялась в помещении одного очень закрытого клуба, называть который мы не будем. Выбор места может показаться странным, но оба руководителя считали, что встречу лучше провести на нейтральной территории. За полчаса до приезда Лодыгина и Прямикова в клуб там появились технические специалисты ГРУ и СВР с чемоданчиками хитрой аппаратуры. За тридцать минут они проверили кабинет, где должна была состояться встреча двух китов, и установили аппаратуру, в принципе исключающую возможность подслушивания, подглядывания и записи.