После проповеди долго опять молились, крестили свои животы и наклоняли головы… и потом случилось самое неожиданное, начали петь громко с чувством и очень даже разборчиво многая лета… нашему христолюбивому воинству. Сразу поняли все, смягчились в сердцах своих и умилились: «За наших ребят молятся, за их крестолюбивых! Смотри как у них весело и убедительно получается». И уже никому не подражая, без всякой задней мысли, без стыда за исполнение этой неприятной обязанности, крестились, молились и плакали, вспоминая о своих сынах, братьях и мужьях и женихах, умирающих на далеких фронтах и здесь в лесу за свои семьи и свой район. Люди пожилые и старые молились спокойно и уверенно, молодые неловко, но от чистого сердца. В церкви слушали торжественное пенье певчих, под умелым руководством дяди Прохора, на площади и на улицах и переулках невольно представляли себе ход службы в их бедной заброшенной церкви, вспоминали свои молодые годы невольно связывали свою молодость с этим богослужением и смутно жалели и грустили о безвозвратно ушедшем.
А потом, как то совсем незаметно, перешли к панихиде. Начали молиться об упокоении души рабы Божьей Нины, раба Божьего Григория и отрока Василия и о других рабах и рабынях, имена же их, ты Господи веси, за всех погибших в братоубийственной войне. Молились теперь совсем по настоящему, не обращая внимания не только на белогвардейца, но и на соседей. Крестились и жалели и смутно чувствовали себя виноватыми перед теми первыми, за которых молились, а некоторые женщины, те самые, что дегтем ворота домика Нины мазали и своих мальчишек бить стекла подстрекали, даже горько плакали от острой жалости и раскаяния. Как то сами собой стали на колени вокруг белогвардейца, подальше к дверям, на паперти на площади, на улицах и переулках. Становились прямо коленями в мягкий, холодящий снег, вспоминали погибшую веселую красавицу Нину Сабурину с Васькой, ее кратковременную любовь к белогвардейцу и ужасную смерть и еще раз жалели и плакали горько.
Потом скоро кончилась служба, шли к кресту за Галаниным, удивлялись, что он, немецкий офицер, целует крест и руку пастуха и делали то же самое, те, кто был в церкви. Остальные, довольные, что были далеко стали расходиться. Просфоры давно порасхватали. Стоили они всего на всего один рубль, были белые, хорошо пропечены и вкусно пахли, совсем как пряники в доброе старое время. 600 штук разошлись по карманам девок и детей, довольных этому неожиданному лакомству. К большому удивлению и негодованию старых людей: «Ведь эти маленькие хлебцы-просфоры освященные. Их подавать батюшке надо с записками о здравии вас дураков и за упокой. Он из них частицы вырезывать должен, и только потом остатки забирать можете и с молитвой натощак кушать. Нехристи проклятые Богом!»
Не слушали этих мудрых людей, смеялись даже и бежали по домам. Торопились к своим саням и колхозники! Влезть в толпу было хотя и трудно, но все же можно, и даже силой молиться заставляли, труднее было пробиться обратно, как будто нарочно, не пускали и опять ругались теперь после церкви, даже с матерными словами. Насилу удалось с просьбами и покорными уговариваниями выбраться на свободное солнечное место к саням. Вздохнули с облегчением, увидев знакомые лошадиные морды, но присмотревшись, ахнули и не теряя времени побежали в полицию со своими колхозными жалобами. Поняли сразу почему не пускали назад сразу после окончания церковной службы, даже смеялись над ними. Сани оказались пустыми, очищенными в доску… ни сала, ни птицы, ни мяса, ни рыбы, даже сено сперли городские воры. Остались одни голые доски и голодные, сразу как то похудевшие и грустные кони. Поехали прямо в полицию, нагонять своих ходоков. Но там, вместо того, чтобы помочь разобраться в положении, измываться даже стали: «…а вы чего оставили сани без присмотра, сами виноваты, нужно было рядом стоять и смотреть в оба. Народ ведь у нас голодный, разве он от такого соблазна удержится? Ни за что!»
Объяснялись: «Нас молиться вы же сами гнали, приказали с саней слезть и шапки снять, а потом нас окружили и обратно не пускали как мы их гадов не умоляли. Нарочно, сволочи, задерживали, пока другие чистили… помогите поймать, ведь далеко не могли убежать. Сено: по сену легко будет найти, даже сено сперли, лошади с голода дохнут!» — «Дело ваше, ищите сами, у нас нет времени такими пустяками заниматься, туды сюды бегать. Мы люди военные, воюем с врагами!»