Галанин решительно отодвинул свой стакан и встал, взял фуражку. Шульце его удерживал: «Куда же вы? Еще только десять часов! Ну что я буду сам делать? Ленка ушла, вернется только завтра, впереди страшная длинная ночь… Останьтесь, выпьем и я вам расскажу как Ленка меня будит, куда целует!» — «Нет, мне пора! Завтра рано вставать, много работы. Итак, я вам сообщу когда мы поедем, а пока советую лечь спать и не думать об этой дурацкой слизи… ведь так чего доброго, с ума сойти можно!»
Шульце провожал, хватаясь руками за стены и стулья, смеялся идиотским смехом: «А может быть я уже спятил, а?» — «Может быть, во всяком случае вы близки к этому! Бросьте пить, пока не поздно. До свиданья, не провожайте меня и идите спать!»
Галанин шел по сонной площади, ежился от какой то физической и душевной тошноты, с отвращением сжимал кулаки, думая о Шульце. О его слизистом мире. Потом начал думать о Вере, многое вспомнил и о многом задумался, больше всего думал о мешках, которые она отвезла от Минкевича в Парики. Потом думал о Еременко, о том, что тот, наверное, перейдет к партизанам, его нужно будет поймать и все таки повесить. Дома в столовой зажег свет. На столе под белой салфеткой был ужин, холодное мясо и хлеб, около записка от Веры: «Ждала до десяти часов, не дождалась и ушла. Кушайте на здоровье! В. К.»
Долго смотрел на детские строчки и опять ежился, на этот раз от усталости. Его знобило. Лег сразу в постель и уже засыпая вспомнил, что Вера после обеда работала переводчицей в канцелярии и все таки подумала о нем и приготовила ему ужин. Значит беспокоилась о нем, или вернее проводила свой какой то план, исполняя задание оттуда. Встал, зажег свет, съел все мясо, которое было очень вкусно, потом долго не мог заснуть, думал, старался понять, но понял только одно: враги были повсюду… он был один… скорее бы уехать на фронт!
На второй день после прибытия в Озерное полицейские отправились на разведку в сторону Озерного к болотам. Еременко просил Жукова, командующего маленьким отрядом в десять человек, взять его с собой: «Я вам не буду мешать, со старостой и Исаевым я давно кончил, что я буду делать один целый день?» Жуков посмотрел с сомнением на глубоко штатскую фигуру Еременко в брюках на выпуск, в ватном пальто и в шляпе, к которой совсем не шла винтовка, висевшая на ремне через плечо. Поколебавшись согласился: «Ладно, идем, только трудно вам будет, господин переводчик, целый день будем болтаться, м. б. заночуем в лесу! Устанете с непривычки!» Еременко сердился: «Ничего, не беспокойтесь, не забудьте, что в гражданскую войну я был офицером, как наш комендант!» Жуков смеялся: «Тю… тю! в гражданскую войну! Когда это было? А товарищ Галанин, тот себя уже показал, он человек с жилой! пьет с нами наравне и бегает не хуже меня! Ну ладно, набьете мозоли — не плачьте!»
Через час гуськом втянулись в лес. Шли по едва заметной тропе, разгоняя лесного зверя. Шли, стараясь не шуметь и не разговаривать. Скользили как тени среди тихих задумчивых деревьев, продираясь сквозь кусты и кучи гнилого бурелома, прислушиваясь к пенью птиц над головой и зорко смотрели по сторонам, держа наготове автоматы, и видно было далеко, далеко сквозил на солнце голый лес, листьев еще не было, только почки набухали, готовясь лопнуть, мягкие и пушистые.