Еременко, который давно бросил свою, мешавшую ему винтовку, повиновался, схватившись за гнилые столбы, тяжело перевалился на другую сторону. К нему прыгнул Андрей, здоровенный парень с чуть заметной кучерявой бородой и небольшими усами, дулом автомата больно ткнул в ребра: «Ты откудова?» Еременко поморщился от боли, улыбнулся смущенно: «Больно ударили, за что? Я ведь к вам добровольно пришел!» Андрей удивился: «Добровольно? так я тебе и поверил, шпигон проклятый! А ну-ка, Фадей, поищи ка его!» Фадей прислонил свой автомат к забору, грубо толкая и ругаясь, обыскал Еременко, стащил с него пальто, вывернул карманы брюк и пиджака, бросил на землю портсигар и спички, компас, бумажник, платок и записную книжку. Рылся в полевой сумке, с глубокомысленным видом рассматривал бумаги и карты, нашел фотографию, деньги 1520 рублей, немецкими — сорок марок… немного! Вдруг вытащил и развернул карту района, злобно ругаясь, ударил Еременко в ухо: «Шпигон и есть! и карта у него и красными чернилами подчеркнуто. Ну, нечего с тобой говорить. Скидывай свои штиблеты, гад проклятый! Скидывай, я тебе говорю!»
Еременко, красный от унижения и злобы сел на мокрую землю и снял ботинки. Встал в порваных носках, дрожа от негодования и страха, возмущался: «Что же это такое, товарищи? я к вам пришел по доброй воле, с открытой душой, чтобы помочь вам в вашей борьбе за родину, а вы меня бьете и грабите, за что? Я приехал из-за границы и ждал только случая, чтобы к вам перейти, а вы…» Фадей ударил его ногой в живот, отчего у Еременко потемнело в глазах и поплыли красные круги: «Молчи, гад, знаем мы вас… из-за границы, говоришь, приехал, на рукаве орла носишь немецкого, значит такой же как и эта сволота Галанин? Погоди, я тебя угощу, готовься, сволочь!» Андрей проворно схватил и отвел дуло автомата: «Обожди, Фадей, успеешь. Пусть он, гад, выскажется, кто он и что? Тут вот что-то по-немецки написано, непонятно, ну говори, браток! кто ты и чего ты к нам прибежал?»
Бледный Еременко начал говорить дрожа и торопясь. Старался убедить парти-занов в правдивости своего рассказа, чувствуя, что малейший промах может его окончательно погубить. Говорил о Галанине и Исаеве, сказал, что товарищ Соболев его знает и ждет… постепенно успокоился и закончил свой рассказ уже почти уверенный, что ему удалось спастись. «Так вот, товарищи, как видите вы совершенно неправы. Я понимаю вас и на вас не сержусь! Конечно, я кажусь вам подозрительным, моя повязка, которую я забыл сорвать, бумаги на немецком языке, самый факт, что я переводчик. Все это не говорит в мою пользу. Но, повторяю, ведите меня к папаше! Он ведь меня знает. Доказать этого сейчас не могу, но на месте увидите. Если вру, убьете! Ведь я один и безоружный, а вас двое и с автоматами. Но одно только и знайте, убьете меня сейчас, товарищ Соболев вас же накажет!»
Фадей поставил мрачно свой автомат снова к забору, вопросительно посмотрел на Андрея: «Ты как думаешь? Как будто правильно он брешет!» — «Кто ж его знает? ведь переводчик он! они все такие, брехать очень даже научились! Ну ладно! Давай по его сделаем — погоним его в лагерь! Небось не убегит!» Еременко обрадовался: «Смешно прямо, идемте, товарищи, а то поздно уже». Фадей выругался; «Мать твою в гроб! Помолчи, гад! твоего совета нам не нужно, давай я твои руки скручу, только чем, ага, вон у тебя штаны на ремешке, давай его, небось не потеряешь, ну поворачивайся, руки назад… вот так». Через минуту больно связал кисти рук Еременко, ударил сзади ногой: «Двигайся гад». Еременко протестовал: «Куда же я босой, дайте мне хотя ботинки надеть». — «Го, го, го! Босой! небось доползешь, а не доползешь, в болото толкну и дело с концом! Штиблеты твои гавкнули, я их возьму, мои лапти давно каши просют». Партизаны закурили немецкие папиросы, посмотрели на часы, отобранные у Еременко: «Елки, палки… время домой, пошли скоренько, давай, гад!»
Ударом приклада погнали босого Еременко по зыбкой грязной дороге… начинало смеркаться. Кричали ночные птицы, уныло гукали. Еременко молча шел по холодной скользкой дороге. Его мысли путались, не верилось в такую кошмарную встречу с братьями, к которым он так стремился. Будто сон кошмарный видел он и не мог проснуться!
В землянку к папаше набилось много партизанов. Невиданное событие! Поймали шпиона немецкого в шляпе и ватном пальто. Стояли толпой вокруг босого грязного в кровоподтеках Еременко и жадно слушали. Еременко возмущался: «Товарищ командир, я категорически протестую. Ваши разведчики мне не поверили, меня избили и ограбили, связали мне руки как преступнику и босого гнали два часа по вашему болоту. Я так мечтал об этом счастливом дне, когда я смогу служить моей родине, а они…» Он чуть не плакал. Соболев незаметно улыбнулся в свои густые усы, погладил бороду, коротко приказал: «Развязать ему руки, пусть сядет. Подайте ему табуретку».