Доску оставим здесь, потом доиграем. Пойдемте, вы командуете, я буду смотреть, какой вы в бою! Надеюсь, более серьезный, чем в шахматной игре, посмотрим!»
Да они наступали, сначала далекие неясные, сливающиеся в одно неясное расплывчатое пятно, потом это пятно понемногу становилось яснее, растягивалось, стали видны цепи, быстро во весь рост идущие во всю ширину дороги. Молчаливые и страшные своим бесшумным движением, наконец, стали видны отдельные бойцы, с автоматами на перевес, их было много, туча и из этой тучи начали доноситься сначала далекие, потом все яснее крики: «о, о, о… а, а, а…» Галанин, стоя во весь рост рядом с пулеметом на котором играло высокое, горячее солнце, прислушивался, улыбался, поняв, наконец, что кричали наступающие: «За родину, за Сталина!» Посмотрел вокруг на лежащих дрожащих немцев, на Степана, который сосредоточенно целился из автомата, мельком посмотрел на стоящего рядом Шубера с биноклем у глаз, грубо выругался сначала по-русски, потом по-немецки! «…не стрелять, пока я сам не начну и тогда не останавливаться!» Шубер тронул его за плечо: «Что кричат эти бандиты?» — «За родину, за Сталина! Мы им сейчас покажем Сталина этим бандитам, внимание!»
Галанин поднял свой автомат, выбрал здоровенного партизана с приплюснутым носом, бежавшего впереди всех, тщательно прицелился ему в живот и дал очередь. Ему ответил автомат Степана, пулеметы и все автоматы немцев. Партизан с приплюснутым носом упал ничком, за ним падали другие, но остальная масса продолжала бежать вперед и некоторые из них успели добежать до окопов и до того как были убиты в упор, успели бросить свои ручные гранаты в немцев; кричали все… партизаны и немцы, ругались площадными русскими ругательствами и немецкими проклятиями, тяжелые потери у наступающих, большие у немцев. Из двух пулеметов, один испорчен осколком ручной гранаты, другой, замолчал, оставшись без прислуги. Но атака все-таки была отбита, партизаны отошли и залегли, закопавшись в землю совсем близко от немцев, к ним с острова подползало подкрепление, видно было, что они готовились к последнему решительному прыжку.
Шубер осмотрелся вокруг, старчески кашляя, подполз к лежащему теперь Галанину: «Дело плохо, молодой человек! они сейчас нас атакуют, пулемет, который вы хотите снова пустить в ход, их навряд ли остановит! Что же делает ваш Шаландин? Доннерветтер! Почему он до сих пор медлит?» Как будто в ответ ему, вдруг далеко впереди, где-то на другой стороне острова поднялась беспорядочная стрельба и крики! Галанин посмотрел на часы, улыбнулся Степану: «Вот и наша полиция! Шалан-дин точен, свое задание выполнил и перевыполнил!» по-немецки добавил: «Сейчас ровно без пяти двенадцать! господин оберлейтенант! Сейчас очередь за нами наступать! Вы не торопитесь, подождите нас здесь пока мы кончим с этими бандитами! Я оставлю вам пять человек и Жукова, остальные вперед! Они уже бегут!
В самом деле, партизаны начали быстро отходить, потом бежать на остров, за ними гнались немцы во главе с Галаниным, бой был решен, по дороге безжалостно добивали раненых, помнили приказ Галанина, пленных не брать, на плечах бегущих пробежали полусгнивший мост, легко преодолели последнее отчаянное сопротивление и ворвались на остров, где бойня между партизанами и полицейскими Шаландина была в разгаре…
В землянке папаши встретились. Галанин в рванном, выпачканном в грязи кителе, Шаландин в кожаной куртке Исаева, у стены с повисшей головой, поддерживаемый под руки полицейскими хрипел Соболев. Шаландин жестко улыбнулся, показав на него пальцем: «Вот он, знаменитый папаша! попался! Мои полицейские его чуток по голове съездили, не понравилось товарищу! Ведь вот не повезло ему, хотел сам себя и моих молодцов ручной гранатой взорвать, на нее лег, а она не взорвалась! живым все-таки взяли гада и Красникова тоже! Он сукин сын, в своей землянке в солому зарылся, нашли голубчика! Вас ожидает. Ну, как у вас, много потерь?» Галанин подошел к Соболеву, за бороду поднял его голову вверх, на него смотрели тусклые немигающие глаза, изо рта непрерывно текла серая слюна, смешанная с кровью, мертвое лицо и неживые глаза. Вздрогнув он выпустил бороду и голова снова бессильно упала на грудь.