Она взяла его вялые пальцы и хотела их пожать, но он их грубо вырвал, отошел в угол комнаты, отвернулся лицом к стенке, начал говорить сначала глухо и тихо, потом громче, почти кричал: «Если бы ты знала как ты меня мучаешь и каким грязным и низким человеком я себя перед тобой чувствую. Ты слишком чистая, ты никогда не сможешь понять. Но ты была права, когда меня оттолкнула и сказала мне, что я грязный. Потому что… слушай… постарайся меня понять и, если можно, простить. Я, Вера, не прежний чистый Ваня. Его нет больше. Помнишь как мы купались в Сони, перед моим отъездом в действующую армию. И помнишь о чем я тебя тогда просил? Ты не захотела, не смогла дать мне эту милостыню! Я ее нашел в другом месте и с другой женщиной. Ведь на войну я шел, на смерть! И пожалела меня тоже учительница в Москве, как ты, такая чистая мне показалась и нежная, сошелся я с ней и когда ее ласкал, о тебе думал… Потом уехал и в скорости заболел триппером, правда, в легкой форме и меня скоро вылечили, я думал, что вылечился, а после нашей помолвки увидел, что ошибся, снова заболел, тяжело заболел и сейчас лечусь. Себе противен и боюсь к тебе прикоснуться. Минкевич смеется, говорит, что все это пустяки, насморк, что к свадьбе буду окончательно здоров и тебя не заражу, но я не верю. Боюсь! И с ужасом думаю, что было бы, если бы ты меня пожалела. Вера, скажи что ты меня не презираешь, что ты меня по прежнему любишь. Клянусь, я не трону тебя пока не вылечусь окончательно. А я вылечусь, мне уже гораздо лучше. Ты знаешь, самое неприятное осталось позади, болей нет». Ваня осмелел, обернулся, хотел броситься на колени перед своей невестой, открыл рот в недоумении… Веры не было, она потихоньку убежала!
Вернувшись домой, Вера долго мыла раствором карболки свои губы, согрела чугунок воды, села в углу кухни и долго мыла и терла щеткой и щелоком пятку левой ноги. Дядя Прохор, который сапожничал у окна, удивлялся: «Ты с ума спятила, девка. Чего ты дерешь пятку, кожу сдерешь! Она ведь у тебя чистая». — «Нет грязная, никогда не отмою, я лучше вас вижу!», она чуть не плакала, смотрела испуганными глазами на багровую пятку и продолжала ее тереть.
Пришла тетя Маня, опустила на пол ведро парного молока, пытливо смотрела на испуганную Веру: «Вижу, что не помирились, придется видно мне самой к нему идти. Ох вы, дети, мои дети!» Горе мне с вами! пойдем к тебе, расскажешь подробно. В своей комнате Вера рассказала все: «…он мне противен, противен и жалок, я никогда его не любила по настоящему, только жалела и все-таки была ему верна! А он в это время с грязной, больной девкой жил! Все между нами кончено! Теперь ясно вижу, что не могу. Никогда. Лучше в Сонь брошусь! А я его чуть не пожалела, когда он ко мне ночью пришел, за пятку хватал и своими больными губами целовал и теперь я тоже заболею. Господи! Что делать? Что делать?»
Тетя Маня сначала не верила своим ушам, потом, когда увидела испуг Веры, поверила и рассердилась: «Так вот он какой оказался Ваня. Не лучше Галанина по девкам бегал. Не ожидала, от всех ожидала, но только не от него. Не бойся только. Эта болезнь не такая опасная, чтобы ей заболеть, нужно вместе спать. Но не видать ему тебя. Чтоб его ноги у нас не было. Пусть идет к той, кто его наградил! Я сама с ним переговорю».
Вера успокоилась, но одеяло и простыни все-таки выбросила на кухню, чтобы завтра выварить в кипящей воде. Застлала себе чистую постель. В эту ночь после того как Шурка давно заснула, долго думала и, странно, радовалась как никогда. Теперь она была свободна любить кого она хотела и пропасти между ней и Галаниным, как ни бывало. Ее засыпал и крепко затоптал Бондаренко, когда посвятил ее в тайны с/х. комендатуры. Оказывается Галанин был никем непризнанный герой. И в своей опасной игре был совсем одинок. Слишком было опасно ему кому-нибудь доверять и в особенности ей, которая ему всегда твердила о своей ненависти. Да он был несчастный. Когда она по глупости позволила Ване ее поцеловать, он поэтому уехал на Черную балку. Но он ошибался… Если бы он увидел как она плакала, когда увидела из кухни отъезжающую бричку, он вернулся бы и поцеловал бы ее потихоньку, как тогда в Озерном, когда она спала одетой, боясь его и себя. Нужно с ним объясниться, как можно скорее. С этим намерением заснула крепко.