Когда Холматов был в городе К., многое узнал от тети Мани… многое понял и простил… А когда узнал от Веры об ужасной смерти ее нареченных родителей полюбил ее еще больше. Удивился только, как она спокойно без слез приняла на себя это страшный удар. Слушал ее как во сне: «Я осталась одна, Ваня! такая же сирота как и ты! Хочу верить, что ты не оттолкнешь меня, за то, что я тебе изменила, была грязной в то время как ты сражался за родину а потом мучился в лагере… развратничала с нашим врагом! Ты знаешь Галанина? Так вот, слушай… и если можешь, прости меня подлую!»
Но Ваня не дал ей договорить, щадил ее самолюбие, и, смотря на бледное похудевшее лицо, в страдающие глаза, взял бедные руки: «Не нужно, Вера, не вспоминай! Я знаю все от тети Мани! Ты не была грязной, не могла ей быть! Просто ты ошибалась! Приняла этого человека за другого! Многие ошибались! Помнишь, что о нем говорил Бондаренко? Да и я тоже! Всех за нос провел! Ну его! Был и нет его! А мы остались вместе… и я люблю тебя по старому! даже больше!» Говорили они об этом весной, на околице Париков, где расположился на несколько дней штаб партизанского отряда…
Был тихий теплый вечер, загорались первые звезды, в колхозе было тихо и мирно! Они стояли у последней избы, перед ними была светлая Сонь! Она красивая, нежная, несмотря на грубую гимнастерку, штаны и сапоги, удобную походную одежду… он высокий и сильный в фуражке со звездой, надвинутой на глаза… друг на друга не смотрели, любуясь весенней далью… Вера вздохнула: «Да, я знаю, что ты меня любишь! И я тебя! Но только не так, как должна бы! Но подожди немного, не торопись! Дай мне к тебе привыкнуть! И тогда я полюблю тебя настоящей любовью… а сейчас, давай не будем говорить о нашем личном счастье… Будем думать о другом! О нашей родине и о том, что мы должны победить и отомстить немцам за все! За миллионы погибших, за наши сожженные города и колхозы! За дядю Прохора и тетю Маню!» Что же ему оставалось делать, как не согласиться с этой девушкой, слишком холодной и рассудочной, что бы понять его, слабого и страдающего мужчину!
Так прошла весна и наступило лето… однажды в душный вечер пришел к Холматову Бондаренко. Смело подошел к своему другу и к удивлению провожавших его партизанов бросился на шею: «Ты, Ваня! Наконец я тебя нашел! Два раза чуть не попался фрицам, стреляли да не попали сволочи! Теперь как хочешь, но от тебя не уйду! Будешь мною доволен! Я на немцев злой стал! Ведь подумай только! четыре месяца в тюрьме держали, били и издевались! Если бы не мое счастье, расстреляли бы!»
Холматов улыбаясь смотрел на своего друга, не дал ему много говорить при свидетелях: «Подожди не мели, Павел! Наговориться успеем. Сначала пойдем, помоешься и поешь! Ведь ты, наверное, голодный!» — «Как волк! Два дня почти ничего не ел! Все по лесу блудил! В колхозы боялся заходить, что бы не попасться в лапы фрицам. Ведь у меня бумажка от них явиться в К.! А что я там буду делать? Моя жена без меня обойдется а я пока повоюю, почищу этих сволочей! Ха! Ха! Радовался и продолжал болтать пока мылся, а потом, жадно ел щи и вареную картошку с салом…
По такому случаю Холматов достал четверку самогонки, чокнулся с другом и внимательно слушал, посасывая трубку, набитую вонючим табаком самосадом… — «Ведь тут, брат, совсем конец приходил! Все допытывались с кем я там саботаж разводил, на смех меня подняли, когда я им сказал, что делал все по приказу этого Галанина! Ведь все свои… рука руку моет! И пытали сволочи ужасно! И вот однажды… иду на очередное мордобитие, по снегу… такое отчаяние меня взяло… Думаю, побегу… пусть конвойный пристрелит! все равно… по крайней мере, конец! Озираюсь вокруг, что бы побежать и вдруг, вижу Галанина… подходит ко мне, как ни в чем не бывало, и спрашивает меня в чем дело? Такая меня злость взяла, будто не видит, что я арестован, не понимает за что! Вкратце ему сказал, пока меня конвойный не погнал дальше… на углу обернулся, вижу стоит себе и на небо смотрит! Ну, думаю, все! придется мне за эту белогвардейскую сволочь погибать! Привели меня и начали снова чистить били так, что два раза сознанье терял, думаю что конец будет, а потом очнулся, смотрю, а Галанин с этим палачом говорит… не все я понял… по-немецки слабоват! Но главное понял! И прямо воскрес!