Погнала Зинку за грушами и яблоками собственного сада; осторожно расспрашивала, но многого узнать не довелось, Галанин попросил ее на минутку с дочкой выйти, что бы поговорить с мужем по делу, хотел посекретничать, только напрасно! И Аксинья и Зинка за тонкой перегородкой все слышали и очень удивлялись. Удивляться было чему: Оказывается, что белогвардеец все успел узнать! О том, что Вера была в Озерном и что Семенчук был в связи с партизанами, так и сказал спокойно, хотя кулаком по столу стучал.
— «Молчите, не брешите! Вы у них связным! Таким же как и Бондаренко! И этот Конев! Я все знаю! Кроме того, видел по дороге сюда, шесть телег из вашего колхоза! Я их всех сукинов сынов узнал! Стоял за деревом и считал! Кроме того, они гнали трех коров! На Озерное! Товарищу Холматову! Что? Прикусил язык? Но мне на все это наплевать, Семенчук! Потому, что я хочу тоже на вашу сторону перейти! Воевать за вашего отца народов! Дорогого, любимого Сталина! Иосифа Виссарионовича! Что удивился? На выпей самогонки, дуй прямо из горлышка! Успокойся! Так вот, Семенчук! Я решил! Но, так как не доверяю вам, никого из партизан не знаю, кроме Веры, моей бывшей невесты, я решил сделать так! Я написал ей записку! Прошу приехать сюда, чтобы с ней обсудить все условия моего возвращения так сказать, в лоно советского народа! Вы ей передадите записку и привезете ее сюда! Я буду ждать ее в моем доме! До утра! Вы слышите? Если она не приедет, то я сам к ней явлюсь! Тем хуже, если Холматов на ее глазах меня шлепнет! Молчать! Никаких возражений! Вот записка! И знаете, Семенчук, если вы ее привезете я буду вам очень благодарен! До смерти!» В этой последней просьбе, была мольба и угроза. Семенчук, радуясь тому что остался жив, побежал запрягать лошадь, на дворе торопясь обнял дочь и жену, хотел было им объяснить как и что, но они, эти бабы, знали уже все и очень даже его ободряли! Вот же история! Жалели даже его страшно и надеялись, что по ихнему бабьему хотенью все устроится и Галанин снова отобьет Веру у дяди Вани!
Аверьян сказал все-таки не совсем правду: Никакого штаба Холматова не было в Озерном. Он со своими партизанами находился всегда в движении и с небольшими сравнительно силами наносил всегда страшный урон ослабевшему испуганному врагу! Вера почти всегда его сопровождала, часто работала под огнем, несмотря на его мольбы беречь себя и оставаться в тылу, вместе с главной санчастью, которой заведовал доктор Минкевич. — «Я пришла к тебе не затем, чтобы исполнять только свои обязанности жены. Родина прежде всего!» Ее трудно было узнать, окрепла физически и огрубела не только телом… Мысли о гибели ее родных, ее подруги Головко и других знакомых и близких давно перестали ее мучить. Ее личное Я давно стерлось, исчезло! Оставалось великое Мы, которому она приносила всю себя, как, впрочем, и все окружающие. Если же попадались, среди партизанов и тех кто находился поблизости, люди с какими то личными стремлениями и надеждами, они быстро гибли, если не могли себя сломать, перемалывались на диво построенной машиной, которая называлась коммунизмом! Это видели все и не старались идти наперекор своей судьбе советского человека!
Так жила и Вера. В редкие минуты отдыха исполняла свои супружеские обязанности, необходимые для здоровья дяди Вани и перестала думать совершенно о прошлом; пока, вдруг не заболела! Простудилась немного, когда нужно было переходить в брод небольшую но холодную лесную речку. По ночам уже дул холодный осенний ветер. Минкевич нашел бронхит и заставил ее лечь на несколько дней в санчасть в Озерном; в то время как дядя Ваня, оставив небольшой заслон против К., сам с главными силами отправился на Комарово! А на другой день, когда ей стало лучше, зашла к своим знакомым и остановилась в темной прихожей, невольно подслушав, что говорил приехавший из города Бондаренко своему сослуживцу, агроному Петрову:
«Вот видишь, Вася, бывает же такое чудо, хотя я в чудеса не верю, все-таки… как то уж очень кстати появился этот Галанин на той же улице, по которой меня гнали, может быть в последний раз, на допрос!»
Он рассказывал, Вера схватившись за грудь, слушала и, казалось ей, сама своими глазами видела все… это чудо! как говорил Бондаренко! Потом незаметно ушла и насилу вернулась в санчасть! Когда вечером смерила температуру, то оказалось почти 39, и Минкевич, выслушав ее пульс, запретил вставать и Вера была этому рада, спокойно могла подумать о том, что ей удалось узнать о Галанине! О его трагедии, когда он собирался вернуться в К! Да, он остался верен себе! Своему слову, своему… рыцарству! Вспоминала, как он, шутя ей говорил: «Я, Вера, по моей матери происхожу от тех меченосцев, которых в свое время лупил ваш Александр Невский! Поэтому в моем характере есть многое такое, что тебя удивляет и может быть сердит! Знаю сам, что бываю страшно глуп! Что я устарел со своими идеями в наш век борьбы капитала и коммунизма, но ничего не поделаешь: горбатого могила исправит! Будешь еще долго любить меня вот таким как я есть?» И тогда, любуясь им она отвечала: «Буду вечно и гордиться своим рыцарем!».. И вот теперь, когда он пожертвовал собой, своим счастьем, спасая Бондаренко, а она… Да, он, в самом деле устарел для настоящей жизни и поэтому погиб! И ей было жаль его — до слез! Но потом она вспомнила, что он приехал, когда совершилась уже непоправимое, когда она убила Шубера, когда по ее вине погибла тетя Маня и дядя Прохор и обрадовалась, что все так случилось и что он погиб, не подозревая о ее измене! Да, рассуждая логически, она должна была радоваться его гибели… Ведь иначе это был бы ужас! Она, конечно, подчинилась бы его воле изменника и изменила бы тоже своей родине, погибла бы вместе с ним бесславно и подло! А сейчас все хорошо! И все-таки металась по кровати, смотрела в темноту безумными глазами и приходила в отчаяние! Так прошла бессонная ночь!