Утром Минкевич снова зашел что бы ее проведать и остался доволен всем и ее пульсом и температурой и аппетитом; обещал завтра отправить к Холматову и разрешил встать! Ушел обходить других больных и раненных, на прощанье пошутил: «Надеюсь, что, наконец, сообразите вместе с дядей Ваней соорудить нового советского человека, не забывайте, что потери у нас велики и нужно их пополнять!» Любил крепкие шутки, над которыми сам хохотал довольным заливистым смехом, Вера, все утро прогуляла по берегу озера, возвращаясь домой прошла кладбищем; нашла могилку своей подруги, безкрестную заросшую травой; спокойно подумала о том, как коротка жизнь человека и как она, в особенности в Советском союзе, быстро забывается. Обедала с аппетитом, щи на мясе, с удовольствием выпила рюмку самогонки, думала о том, что завтра увидится с Ваней, Он будет рассказывать о своих успехах, потом посадит на колени, начнет ее щекотать, потом… но не хотела дальше думать, что будет потом, портить своего настроения. Кончив обедать, пошла навестить больных и раненых бойцов. Думала ночью дежурить около особенно тяжело раненых, что бы поскорее окунуться снова в родную знакомую обстановку простых несложных хлопот. Накинула платок и вышла на крыльцо, когда увидела Семенчука на телеге, запряженной конем в мыле, обрадовалась и встревожилась: «Вы, Семенчук? Что случилось? Смотрите, совсем загнали лошадь! Спасибо за коров и жито! Вы самый лучший наш председатель колхоза на весь район! И фрицы дураки вас любят и для нас вы — золото!»
Кивнув головой хотела пройти мимо, торопилась пока солнце не село и удивилась, вдруг, увидев, как Семенчук, соскочив с телеги подошел к ней, озираясь по сторонам и сказал странным шепотом заговорщика: «Товарищ Вера! Тут я вам записочку привез, приказал он мне передать вам в собственные руки. Он вас ждет! Милый мой человек! Очень даже с большим нетерпением!»
Вера остановилась с недоумением смотрела в бегающие виноватые глаза Семенчука, машинально взяла свернутый вчетверо большой белый запачканный конверт без надписи: «Что такое? Да что с вами? От кого письмо? Кто вам приказал и кто меня ждет?» Но посмотрев внимательнее в знакомые голубые глаза, поняла все. Такое же восторженное торжественное лицо бывало у Семенчука тогда, давно, когда Аверьян в бричке привозил их обоих в Парике, в дом, который купил Галанин и он, староста, встречал своего любимого коменданта.
Оглянувшись назад, сказала: «Пойдемте, пройдемся, пока я прочту это письмо. Почти бежала по пустынной улице, в сопровождении партизанского связного, разорвала конверт, дрожащими пальцами вытащила оттуда бумагу, на которой таким знакомым незабытым почерком, было написано несколько строк по старой орфографии с буквой ять и твердым знаком: «Вера, я жду тебя в Париках, в моем доме. Мне нужно переговорить с тобой во что бы то ни стало! Выяснить все. Буду ждать до утра. Если не приедешь с Семенчуком, приду сам в Озерное! А. Галанин».
По тону письма видно было, что он знал многое. И весь он был здесь со своей упрямой волей, которая не хотела считаться с жизнью и с действительностью. Он ждал ее в своем доме! Просто и до глупости смешно! Как будто, она была его рабой! Она возмутилась, так что чуть не задохнулась, обернулась к еле успевающему бежать за ней Семенчуку: «Что это значит?» — «Это значит, что я должон вас к нему доставить… немедля! Так и сказал. Я вот только покормлю и напою лошадь и поедем! До темноты вас доставлю — будьте уверенны! В сохранности. Он так мне и сказал: до смерти буду вам благодарен, Семенчук! И будет!»