Галанин безропотно шел в темные склады, заваленные обмундированием, новым и старым, горами банок с консервами, батареями бутылок со шнапсом, вином и пивом, всякой драгоценной галантереей и папиросами и махоркой… Около этих гор стояли приезжие русские солдаты из рот, усталые и злые в рваных обмундировании и ботинках, с винтовками на ремне и ручными гранатами за поясом, походили они больше на опасных и злых разбойников; перед своим богатством сидели за столами и прилавками испуганные немцы. И кричали и ругались, все разом, на двух языках, которых не понимала ни одна сторона из враждующих. Но приходил военный переводчик, который кричал и ругался не хуже немцев и русских и постепенно положение уточнялось. Слушали его солдаты РОА с раскрытыми ртами, как будто ели непонятные для немцев слова, начинали задавать каверзные вопросы сначала враждебные со взглядом исподлобья, потом более спокойно с ясными глазами, которые старались разгадать загадку странной улыбки Галанина, смеялись дружным заливистым смехом и осмелевшие немцы, смеялись тоже, сами не зная почему? И, вдруг, работа по выдаче начинала идти спокойно. Как то само собой получалось, что заведующие складами своей властью отпускали русским, если и не совсем все, что им полагалось, но все же больше и лучше, чем раньше без Галанина. Шаровары и френчики даже совсем не рваные и чистенькие, ботинки парные, целые и на обе ноги! одеколон и нитки и сапожную мазь! положенный шнапс и даже несколько бутылок коньяку и вина. Немцы сами не верили своей щедрости, оглядываясь на дверь, давали понять русским, что они были не при чем в прежних недоразумениях, без путного переводчика, подчиняясь неправильным приказам!
И русские инстинктивно понимали, что какие то сдвиги происходили благодаря новому переводчику и начинали немного верить ему, что раньше были только недоразумения, что их положение временно, что генерал Власов жив и здоров, скоро пришлет о себе весточку, что вообще там, на немецком верху, не знали ничего о всех русских неприятностях в этом проклятом батальоне! Замечательно врал, сволота немецкая, и даже не заикался ни разу под самым носом ничего не подозревающих немцев. Уходили по своим ротам успокоенные старались успокоить тех бродяг, которые никогда Галанина не видели и не слышали и, конечно, его брехне не верили… «Нет, пусть он скажет, гад, где наш Власов? Почему молчит и к нам не приезжает? Ага! не знает! Знает, сволочь! Сказать боится, что его уже давно немцы шлепнули! А вы, мать вашу… поверили, уши поразвесили!»
И не успокаивались, дрались из за немца проклятого, пока, вдруг, не разнеслось по ротам, как пожар в лесу летом: — «Наш он! Галанин! белогвардеец, его Жуков сам знает! офицером был у немцев и они его разжаловали за то, что за нас, русских горой стоял!» И продолжали все-таки драться, теперь уже из-за белогвардейца проклятого…
Что бы лично на него посмотреть, на нового немецкого холуя, просились поехать в штаб под каким нибудь предлогом, по болезни, или просто приемщиками, возвращаясь продолжали уже из упрямства ругать галанинских подхалимов, правда теперь уже без драки: «Тоже нашли! ну видали мы его и слухали! врет он правда, хорошо и складно и кроет по нашему не хуже нас, а вот о Власове молчит! И за немцев сволочей, стоит! Нам сказал: вот вы товарищи, все кричите о ваших правах! Правильно, согласен! Есть и у вас права, такие же как у немцев! и эти права вы скоро получите. Ну а обязанности? Ведь, они тоже у вас есть! А вы их разве исполняете? Нет! Вот я видал на улице прошел унтер-офицер Козлик. Вы его приветствовали, честь ему отдали? Нет! Солдаты РОА тоже называетесь! Нет, какие вы солдаты? Бродяги вы! «Вот какой сволочью он оказался! Учить нас вздумал, а сам самый последний з… немецкий солдат! Нет! не нравится он мне! мать его…. Но ругали его неохотно, так для видимости, вдруг ни с того ни с сего, стали приветствовать своих младших командиров наравне с немцами, сами удивлялись и ругались! В душу влез, ведь, гад ползучий!