На другое утро грузились и через две недели уже высаживались в тихом французском городе…
«Жизнь моя! Иль ты приснилась мне?»
У всех жителей города осталось надолго в памяти, как в один тихий зимний вечер мчались от вокзала с визгом и воем телеги и коляски, запряженные маленькими косматыми лошадьми, которых что есть мочи стегали страшные великаны в странных шубах и шапках, как потом с варварскими криками, свистом и улюлюканьем маршировали войска северных варваров. Рядом с ними ехали в огромных платках и валенках женщины, показывающие во все стороны свои красные щеки и белые зубы. Два часа летели и маршировали русские, а потом скрылись и утихли в казармах на краю города. Нескоро потом вышли на улицу перепуганные французские жители и только на другой день осмелились открыть свои магазины лавочники и пошли гулять по тротуарам все те, кто оставались еще в этом городе, не были угнаны на принудительные работы в Германию, не сидели в плену и не ушли в лес к макисарам.
Но бояться не переставали больше, потому что за эту зиму случилось в городе много неприятностей и бед, главным образом с женской частью населения. Все чаще приходилось отдаваться волей или неволей новым оккупантам, да и по лавкам шарили ловкие быстрые руки. Сразу же пришлось поубирать с улиц товары, которые веками без присмотра лежали на лавках на тротуарах; сейчас не успевали присматривать даже внутри в магазинах. Вваливались толпы северных людей: пока одни покупали и торговались при помощи жестов и нескольких немецких фраз, знакомых всем, другие, потоптавшись и не дождавшись очереди, уходили, с ними исчезали платки, дамские сумочки и тонкое батистовое белье, бутылки дорогого вина и всякое еще нераспроданное французское производство. Ходили лавочники в префектуру, плакали и рвали последние волосы на седеющих и лысеющих головах, — ищи ветра в поле! Префект и его помощники разводили руками, в беседах с немецким комендантом города, полковником Шварцем, за бутылкой тончайшего экспортного вина, осторожно возмущались: «Господин полковник! может быть возможно сюда вернуть ваших немцев охранного батальона? Какие это были милые и вежливые люди, а главное честные и дисциплинированные!.. Эти русские! мы, конечно, не сомневаемся в их боеспособности… Но что касается их честности и вежливости! Это ужас! Вы знаете какой у нас процент изнасилованных женщин, ограбленных среди белого дня наших коммерсантов? Невероятно много! S'il vous plait! Я со своей стороны уже сообщил в Виши! Прошу и вас в свою очередь спасти нас от этих варваров! A la votre!»
Шварц толстый с синим носом, с видом знатока смаковал янтарное вино, смотрел через хрустальный стакан на солнце, щелкал языком: «Превосходное вино, господин префект! Да, хорошо! Я обещаю доложить кому следует, хотя за успех не ручаюсь! И подумайте только: ведь эти русские, они самые лучшие, что мы могли найти в России, так сказать, сливки общества! Можете себе представить, что такое большевики? Да… да! Я, конечно, не желаю зла прекрасной Франции и поэтому с ужасом думаю, что получилось бы из нее, если, не дай Бог, большевики победят и Франция в таком случае, конечно, будет занята ордами этого Сталина! Ужас!»
Потом наедине с Баером Шварц делился с ним жалобами французов. Хлопал его по плечу: «Все вы молодцы и ваш командный состав и солдаты. Продолжайте в том же духе и дальше. Пусть эти негодяи имеют хоть отдаленное представление о том, с кем они в союзе! Что ждет их всех, в случае если мы проиграем войну! Но мы ее, конечно, не проиграем с новым оружием и с такими солдатами, как ваши русские! Мы раздавим здесь в корне этих макисаров! не правда ли?»
Баер с гордостью выпячивал свою грудь, поднимал кверху свое лошадиное лицо с длинным носом: «В моих солдатах я не сомневаюсь, как и, в конечной победе!» Он немного презирал Шварца, который что-то слишком часто начинал говорить о возможности проигрыша войны, сам верил пропаганде Геббельса и его любимой поговоркой при вести об очередных поражениях на востоке, была: «нур нихт вайх верден!» Верил в чудеса и в то, что в этих чудесах не последнюю роль суждено будет сыграть ему и его русским солдатам. Когда ему сообщили, что в скором времени его батальон будет брошен на борьбу с макисарами, обрадовался, как случаю, показать на что способен он со своим 654 восточным батальоном! Втайне все свои надежды возлагал на Галанина, который все-таки успел уже при помощи беспощадных расправ поднять дисциплину русских на высоту, которой не верилось немцам.