Весь день Галанин импровизировал по своему обыкновению, пользуясь короткими сводками ставки, достав в соседней школе карту Западной Европы, водил указкой по побережью Нормандии и говорил о том, во что сам, вдруг, перестал верить: о том, что рано или поздно американцы и англичане, а вместе с ними и большевики будут разбиты. Смотрел во внимательные голубые серые и карие глаза, в сосредоточенные побледневшие лица и старался увлечь… их и самого себя красивыми лживыми фразами… и видел, что, если их ему удалось увлечь, самого себя обмануть не удалось!
Вечером, закончив последний доклад, вернулся к себе на квартиру, которую занимал по соседству с виллой Баера. Принял ледяной душ, достал бутылку коньяка и выпил залпом полный стакан. Подошел к зеркалу, внимательно изучал свое утомленное лицо с красными глазами, железный крест и ленточки отличий на груди, отвернувшись сел за стол и схватившись за седеющие все больше виски начал размышлять! Старался понять страшную тоску на сердце! Вспоминал весь день с утра и до вечера, начиная с сообщения Баера о высадке союзников и кончая его докладом в обозе… и, вдруг, понял, что он страшно испугался. Испугался за себя, и за свой батальон! за своих детей! которых он сегодня начал сознательно обманывать, в первый раз за всю свою службу у немцев. Сегодня он убедился, что никогда батальон не вернется.
Что немцы обманули даже его, когда говорили о том, что батальон уходит во Францию на отдых, для обучения, что после овладения премудростей нового оружия, он будет возвращен на родину для борьбы против поработителей его родины! Что же теперь случилось? Случилось то, что союзники атаковали и с успехом знаменитый Атлантический, неприступный вал!
Это было ясно! Предмостное укрепление не ликвидировано, но продолжает расширяться! Никакого нового оружия не было! Союзники были господами в воздухе, германская авиация куда то исчезла. Батальон подвергался страшной опасности, он будет использован здесь против союзников, и погибнет. Не исполнив своей миссии: воевать за освобождение родины! И от этой гибели ничто и никто не может спасти! А тем более он, который сегодня пел с немцами их гимн! От которого они ждали, что бы он исполнил свой долг перед Гитлером и Германией! Долго сидел Галанин в совершенно темной комнате со своими нерадостными мыслями, — так задумался что вздрогнул и испугался, когда кто то зажег у него свет в комнате и веселый Красильников с Батуриным вернули его к действительности:
«Алексей Сергеевич! вот никогда не думали, что вы можете сидеть так один и пить горькую! А мы ведь тоже жаждем! Где у вас стаканы, налей бокал, в нем нет вина! Когда я пьян, а пьян всегда я! Выпьем по случаю высадки и едем! едем! все офицеры немецкие и русские собираются в солдатском доме. Там, по случаю этого нашествия великий праздник! Чудно! Все как с х… сорвались! Радуются! А чему тут радоваться? Немцы отступают и эти жидомасоны кажется не собираются снова уходить! Пропадем, братцы! Налей! выпьем!»
В Солдатском Доме полковник Шварц говорил длинную речь о неизбежной скорой победе, о применении нового оружия, о гибели всей цивилизации, если… не дай Бог. Но это, конечно, исключается!.. Германия проиграет войну! Лот переводил русским, оставив в стороне опасения Шварца. За столами Восточного батальона было особенно весело и шумно. Там собрались все французские кельнерши, которые пользовались отсутствием Баера, предпочитавшего их сестер. Француженки накрашенные утомленные, но веселые чокались с немецкими и русскими офицерами, стреляли в них глазками и нежно улыбались: «Вив ле рюсс!» Трудно было понять, кому они это говорили, тем русским, которые сидели с ними и пили, или другим, которые там на восточном фронте сделали возможной эту высадку в Нормандии. Кутили допоздна!..