У себя в комнате долго сидел за картой и высчитывал километры до лагеря Шомара. Все было ясно и ошибки не могло быть, оставалось ждать, еще три часа до выступления, незаметно задремал в кресле, у двери на стуле дремал Аверьян с обрезом в руке, решил не ложиться до отъезда коменданта.
Внезапно проснулись оба от осторожного царапанья в коридоре. Галанин сам подошел и открыл настежь и сразу не узнал, узнав почему то испугался: «Ты, Шура? Так поздно? В чем дело? В чем дело? Успокойся! Я ведь, ей Богу, не виноват! Если бы я мог предвидеть.» Испугался еще больше, когда она упала на колени и схватив за руку поцеловала: «Ты с ума сошла! подожди, встань! Как тебе не стыдно? Ты вся дрожишь! Аверьян, коньяку! На выпей! Успокойся, дай я помогу тебе развязать платок! Вот так! Садись! Пей! не говори ничего! Ты ведь была права. Я должен был больше его беречь! Не подумал и… теперь! Но, знаешь, что я тебе скажу: да, Степан умер и для нас обоих это ужасно! Но… если подумать так серьезно: для него это вовсе не так ужасно! Ей Богу нет! Ведь мы все должны умереть, рано или поздно. И что такое для него лишних двадцать, тридцать лет, — одни миг, даже меньше! И он теперь радуется, что умер молодым и не мучаясь! Представь себе, что он уже старый умирает от рака! Долгие страдания и все-таки смерть! Черт возьми, мне прямо страшно подумать, что придется может быть умирать от какой-нибудь такой пакости! Хочу умереть как он, сразу и без страданий и такую же смерть желаю и тебе! Таким образом, что же получается? Получается то, что ты его жена и я — его старый друг, сейчас гораздо несчастней его. В нем мы потеряли часть своего эгоистического наслаждения, в любви и в дружбе, — его мы вернуть не можем, будем ждать встречи с ним там! Ты смеешься, потому что ты глупа. Ведь там, куда он отправился — жизнь существует, а раз существует, нет смерти, а только долгая или короткая разлука. Вот, подумай обо всем этом; извини меня, я занят… скоро мы выступаем и тебе пора домой! Аверьян тебя проводит!»
Но Шурка начала снова дрожать, призналась: «Мне страшно одной… Хотя Степа в гараже в гробу, но все у меня напоминает его! Позвольте мне у вас переночевать!» — «Конечно! оставайся. Аверьян, в мое отсутствие присмотрите за Шурой и развлекайте ее, уложите спать на моей кровати! А я пойду в штаб. Все равно, не засну больше. Покойной ночи». Погладил черную голову, поцеловал край дрожащих губ и вышел на голубую от лунного света улицу, прислушивался к своим гулким шагам и начал немного успокаиваться. Почему то, вдруг почувствовал себя бодрым и смелым, определил это нервным подъемом. Щурка уже через пятнадцать минут спала, свернувшись калачиком на кровати Галанина. Аверьян осторожно прикрыл ее солдатским одеялом, потушил свет и долго лежал в передней на своем диване без сна, думал о жизни и смерти в первый раз серьезно.
Вся операция со штурмом Шомара прошла так как было разработано накануне: подошли к лагерю перед рассветом, когда беспечные макисары еще спали крепким предутренним сном в бараках, расположенных правильным четырехугольником на большой поляне. Не было даже постов, а если и были, то тоже спали разморенные прохладным предрассветным туманом. Проснулись все сразу, когда русские по сигналу Калба бросились на штурм с бешеным криком ура; спросонок защищались плохо, много погибло сразу у выхода из бараков, остальные бросились в лес, где их поджидал взвод Бабушкина с Галаниным. Кончилось плохо, только немногим удалось, срывая повязки и бросая оружие, бежать в сторону больших озер Сеттона.
Беспорядочная стрельба и крики продолжались до обеда, когда сразу наступила тишина, лесная тишина с пеньем птиц. Узнав о катастрофе, полковник Серве и Джонсон отправили на Шомар отряд макисаров и нескольких сестер милосердия, что бы спасти хотя бы раненных, брошенных в лесу. Только начали спускаться с горы, натолкнулись на отряд Галанина, с трудом унесли ноги и бросили повозку с перевязочным материалом и сестрами милосердия во главе с доктором хирургом Ивонной де Соль. Только около самых озер перестали слышать за собой крики и стрельбу преследователей. Доложили о неудаче, и о том, что это не были боши! Они не останавливались ни перед густыми зарослями колючек, ни перед стрелками засевшими на деревьях, быстро их оттуда сняли и добили.
Все, и макисары и канадцы, боялись, что русские нападут и на них ночью и спешно возводили баррикады и копали рвы вокруг лагеря; никто не сомкнул глаз!